Его рука высовывается из-под одеяла и машет Анне-Карин подойти ближе. Девушка садится на стул возле кровати, стараясь не думать, каким слабым и старым выглядит дедушка. Таким он был в больнице сразу после пожара.
Что будет с дедушкой без нее? Покровители объяснили Мину, что надо сделать, чтобы выдержать судебный процесс. Но они не сказали, как этот ритуал действует.
— Мия с тобой?
— Да. Она сейчас покурит и придет.
— Хорошо. Мне надо с тобой поговорить. — Он взял ее за руку. Его пальцы были ледяными. — Что-то происходит у нас в Энгельсфорсе. Я давно это чувствую. Но в последнее время все стало намного хуже.
Анна-Карин положила свою руку поверх дедушкиной, стараясь ее согреть.
— Ты ведь об этом тоже знаешь, да? Только мне не рассказываешь… Кто-то хочет тебе зла…
Анна-Карин опускает глаза. Дедушка крепче сжимает ее руку:
— Я очень хочу знать, в чем дело. Но не хочешь говорить, не надо. Есть вещи, с которыми человек должен справиться сам. Однако послушай…
Он облизал сухие губы.
— Хочешь попить? — спросила Анна-Карин. Дедушка нетерпеливо покачал головой.
— Мой отец был провидцем, — сказал он. — А у меня вещие сны были только дважды. Первый раз прямо перед тем, как ты родилась.
Дед косится на дверь, потом понижает голос почти до шепота:
— Мне снилась луна над Энгельсфорсом. Она была красной от крови, пролитой мальчиком с темными волосами. Девочка, на долю которой пришлось много испытаний. Но она была сильной. Сильнее и мужественнее, чем она думала. И она была не одна. У нее были друзья. Ты знаешь, о ком я говорю, Анна-Карин?
Горло девушки перехватило. Она смогла только кивнуть.
— А сегодня ночью я опять видел сон.
— Демоны… — повторила Анна-Карин. — Дедушка, что ты про них знаешь?
Дедушка опять покосился на дверь:
— Ничего, я просто повторяю ее слова.
— А она сказала, кого благословили демоны?
— Нет. Может, не знала, может, не могла сказать…
В коридоре послышались тяжелые мамины шаги.
— Спасибо, что рассказал, дедушка, — шепнула Анна-Карин.
Ида знала, что делает неправильно. И все равно осталась обедать с Эриком и его семьей. А потом он опять спросил, пойдет ли она с ним в «ПЭ».
Что-то в голосе Эрика подсказывало Иде, что вопрос задан неспроста. Отказаться, конечно, можно, но это будет означать разрыв. Не на день, вообще.
Эрик просиял и обнял Иду, услышав ее «да».
И вот теперь они идут по улицам. За руку. Как пара влюбленных.
Приятно было порадовать Эрика. Забыть в кои-то веки про Книгу, предостережения Матильды и Избранниц. Делать то, что хочется ей самой.
— Смотри, — сказал Эрик, когда они уже были около офиса «Позитивного Энгельсфорса».
Ида посмотрела туда, куда показывал Эрик, и увидела Анну-Карин с мамой. Они заходили в подъезд дома, расположенного прямо напротив офиса «ПЭ». Мама Анны-Карин была типичным представителем женщин, давным-давно махнувших на себя рукой. Такие ходят по городу во флисовых штанах, тапках, свалявшихся вытянутых кофтах. Им все равно, как они выглядят.
— Что за вид?! — воскликнул Эрик. — Откуда только такие берутся?!
— А что ты хочешь? На хуторах женихов мало, вот и плодят генетических уродов.
Эрик засмеялся и крепче сжал руку Иды. Было приятно идти рядом, общаться на одной волне и чувствовать себя сильной, уверенной, не заморачиваться насчет всяких привидений и конца света.
Сегодняшний вечер Ида проведет так, как ей хочется. Завтра, может быть, уже не будет. Она не очень верит в силу этого таинственного магического ритуала.
В офисе «Позитивного Энгельсфорса» в этот час почти пусто. На всех стенах висят афиши, оповещающие о Празднике Весны, который состоится в понедельник. Эрик отпускает руку Иды, целует ее в щеку и подходит к Робину, который, стоя посреди комнаты, долбит пальцами по кнопкам пинбола.
Ида видит Юлию — сидя на диване, она что-то смотрит в мобильнике.
Ида подходит к ней. Юлия широко раскрывает глаза и неуверенно улыбается.
— О! — произносит предательница. — Ты тоже здесь?
— Тоже?
— Да, мама меня совсем задолбала. Все твердила, что мне надо сходить в «ПЭ». И Фелисия тоже сюда придет сегодня вечером. А ты говорила, что будешь занята с Эриком…
— Я понимаю, — ответила Ида.
И она действительно понимала. Если бы она могла, она бы давно вступила в «Позитивный Энгельсфорс».
— А Фелисия здесь?
Юлия отвела глаза:
— Я вообще-то с ней не общаюсь. Только когда ты не можешь…
Радостное чувство куда-то испарилось. В душе Иды осталась одна пустота. И тонкий голос, который все чаще напоминал о себе: