Если Элиас упоминал какую-нибудь музыкальную группу, на следующий день ее название было вытатуировано у Оливии на руке, и она утверждала, что слушает эту музыку
Иногда Линнее казалось, что Оливия использует смерть Элиаса, чтобы поднять собственный статус, подчеркнуть собственную значимость в глазах окружающих.
Потом Линнее становилось стыдно за такие мысли. В конце концов, Оливия — единственная из прежней компании — звонит Линнее, хотя та перестала появляться на общих тусовках. Да, сейчас они практически не общаются, но когда-то неплохо проводили время вместе, хоть Линнея и не помнит, когда и где это было.
Оливия придвинулась ближе к Линнее, цепи на ее футболке звякнули.
— Я не хочу ссориться, — шепнула она.
— Мы и не ссорились, — ответила Линнея.
— Отлично. Тогда я хочу тебе кое-что рассказать. Я видела твоего отца в субботу в Вестеросе.
Линнея окаменела.
— Знаешь, что он сказал?
— Меня это не интересует.
— Перестань, это хорошая новость.
— Хороших новостей про моего отца быть не может.
— Он не пьет.
Линнея сидела, уставившись в парту, на крышке которой кто-то нацарапал название футбольной команды.
— Он сказал, что не пьет. И похоже, это правда. От него не пахло алкоголем. И он был такой…
— Да что с тобой! — обиженно воскликнула Оливия. — Я думала, ты обрадуешься…
Прошлой осенью место за партой рядом с Мину было занято. Там сидела Ребекка.
Теперь это место пустует.
Они дружили недолго. А кажется, целую вечность. Потому ли, что обе были Избранницами? Или потому, что Ребекка была первым настоящим другом Мину?
— Мину Фальк Карими, — говорит новая классная руководительница Ильва, и Мину поднимает руку.
Ильва ставит галочку в журнале. Новой классной руководительнице лет тридцать с небольшим, у нее тонкие светлые волосы, круглые очки и вид старой засушенной воблы.
Мину вдруг пожалела, что с ними нет Макса. Всего на одно мгновение. Конечно, не Макса-убийцы, а Макса-учителя.
Теперь он лежит в больнице в нескольких километрах отсюда. Не двигается и не реагирует ни на что. И никто не знает, очнется ли он когда-нибудь от своей непонятной комы.
Ильва закончила перекличку и начала методично запугивать учеников тем, как трудно учиться на втором курсе гимназии.
Мину снова погружается в воспоминания. Не свои, а те, которые она увидела в душе Макса. На этот раз она не пытается от них защититься, наоборот, отдается течению памяти, пытаясь увидеть то, что не заметила или пропустила в прошлый раз. И вскоре воспоминания выходят из-под контроля, начинают жить самостоятельной жизнью. Вот Алиса, первая девушка Макса. Алиса, которая была так похожа на Мину.
— Макс, пожалуйста, уходи, — говорит она. — Я не хочу больше тебя видеть.
Мину чувствует, как Макса захлестывает гнев. Он хочет, чтобы Алиса умерла. Он желает этого от всего сердца. И тут просыпаются его магические силы. Макс заставляет Алису взобраться на подоконник. И спрыгнуть вниз. Мину вместе с Максом переполняется опьяняющим сознанием собственной власти, крик рвется наружу.
Мину вцепляется руками в край стула. Пол уходит у нее из-под ног. Зажмурившись, она делает несколько глубоких вдохов, головокружение постепенно проходит.
Мину открывает глаза и видит возле учительской кафедры того парня, которого они встретили в старой усадьбе.
— Извините за опоздание, — говорит он и улыбается Ильве.
— В первый и последний раз, — говорит Ильва. Она пытается говорить строго, но не может сдержать улыбки и краснеет.
— Это Виктор Эреншёльд. Он новенький. Его семья переехала в наш город. Я надеюсь, вы станете друзьями, — произносит Ильва, и, обращаясь к Виктору, продолжает: — Садись на свободное место.
Виктор смотрит на Мину. Несмотря на жару, на нем рубашка, брюки и тонкий синий кардиган. Синий цвет жакета красиво оттеняет глаза Виктора, которые от этого тоже кажутся ярко-синими. Как васильки. Кивнув Ильве, Виктор садится рядом с Мину.
— Хочу предупредить, что те места, которые вы себе выбрали, вы будете занимать на моих уроках в течение всего семестра.
Кевин начинает шумно протестовать с последней парты:
— Еще чего! Мы первоклашки, что ли! Я что, должен
Леван, сидящий рядом с Кевином, поправляет очки, но ничего не говорит.
— А кому легко? — отзывается Ильва. — Если вы будете пересаживаться, я не запомню, как кого зовут. Тебе понятно… Кевин?
Виктор достал из наплечной кожаной сумки блокнот, автоматический карандаш и ластик. Положил на парту. Отодвинул ластик на несколько миллиметров в сторону. Мину с интересом следила уголком глаза за его действиями.