При последних словах его лицо мрачнеет, черты лица заостряются, а морщины, хоть, казалось бы, куда больше, становятся еще глубже. Не помню, чтобы в его глазах была такая усталость, будто на своих плечах он постоянно носит невыносимо тяжелую ношу. Даже сейчас, стоя передо мной — большой, сильный, уверенный в себе воин, который прошел не один десяток сражений, которого уважают не только его люди, но и другие ярлы.
Беру его руку в свою. Жесткая, точно кора дерева, кожа настоящего воина.
— Мы справимся, — говорю, глядя ему в глаза.
Через долгое мгновение он все же кивает, в глазах снова появляется тепло.
Клан Турина — один из многих, кто встретил вторжение завоевателей и не выстоял. И не из-за трусости — из-за неравных сил. Топором и мечом сложно биться с теми, кто поливает тебя с небес смертоносным пламенем.
— Справимся, — соглашается брат.
Перед свадьбой с Келом мне стоило немалых усилий объяснить Турину, что брак с иноземным захватчиком может принести нашему народу хоть небольшой глоток спокойствия. И шла я под венец именно с такими мыслями, это уже потом, много позже…
Невольно вздыхаю, ненароком позволив всплыть на поверхность сознания горьким воспоминаниям.
— Ты все еще любишь его? — спрашивает брат.
От него ничего не скрыть. Он всегда читал меня, как открытую книгу.
Киваю, не решаясь поднять на него взгляд.
— До сих пор вижу его во сне. — Мне стыдно это говорить. Женщине моего положения и статуса негоже даже думать о таком, не то что произносить вслух. Я — жена своего мужа. Нового мужа. И ради своего народа должна быть ему верна. Даже в мыслях. Особенно в мыслях. Но… к горлу подкатывает холодный ком. Возможно, мне действительно стоит выговориться — вполголоса, в полумгле наступающей ночи, когда рядом никого, кроме моего единственного ближайшего родственника. Кроме брата, которому доверяю больше, чем самой себе. Если не рассказать ему — больше просто некому. В пределах Большого Дома есть и халларны. Официально они охраняют меня в отсутствии моего мужа. По факту — внимательно смотрят и слушают, впитывая в себя всю доступную информацию и почти не вмешиваясь в наши внутренние дела. Они не шпионы — нет. Скорее, меньшее зло, с которым приходится мириться.
Тяжелые руки ложатся мне на плечи, несильно сжимаются, потом встряхивают.
— Посмотри на меня, Хёдд.
Послушно смотрю ему в лицо.
— Ты знаешь, как я относился к этому чернокнижнику.
Киваю.
— Знаешь, как я отношусь ко всем им, пришедшим с Юга.
Снова киваю.
Среди северян вряд ли найти хоть одного человека, который бы приветствовал появление у своих границ непобедимой Имперской армии. Но есть те, кто, как я, старается найти способы к нашему сосуществованию, даже если со стороны эти попытки иногда выглядят трусостью и проявлением слабости. А есть те, кто продолжает бороться с оружием в руках. И Турин как раз из последних. Он никогда не говорил мне, что думает о моем замужестве с Келом. Но мне и не нужны были его слова, чтобы все понять. Достаточно было его взгляда, каким он смотрел на заклинателя Костей, а потом смотрел на меня. Признаться, в тот момент я подумала, что он проклял меня и отрекся от нашего родства.
Возможно, так оно и было.
— Но даже я хотел бы, чтобы этот сморчок был жив. Знаешь, почему? — спрашивает Турин.
Молчу, ожидая ответ.
— Чтобы не видеть слезы в твоих глазах. Потому что помню, как ты расцвела рядом с… с ним. — Его голос немного сбивается, становится глуше — и мне невероятно сложно сдержать подступающие слезы. От воспоминаний о Келе, от осознания боли, какую до сих пор причиняю брату, став в его глазах предательницей, отдавшей себя чужаку-захватчику. У меня был выбор — я могла выйти в море и никогда не вернуться обратно. Но что тогда? Халларны все равно бы оставили в Лесной Гавани своего представителя, только с гораздо более жесткими полномочиями. Оставаясь на своем месте, я могу хотя бы попытаться облегчить жизнь своих людей.
Впрочем, звучит все равно как слабость. Север никогда ни перед кем не склонял колени. А теперь… теперь мы в положении покоренной колонии, пусть и с некоторыми послаблениями, полученными в результате какого-то странного происшествия в Красном шипе, о котором какие только небылицы уже ни ходят. В результате того самого происшествия, в котором и погиб Кел’исс.
Мне ведь даже место его погребения не известно. Или место гибели. Я ничего не знаю о его судьбе. Только то, что он погиб.
— Спасибо за все, — говорю, вытирая все же пролившиеся слезы.
— За что? — не понимает брат. — Мои слова вовсе не означают, что я не хотел бы самолично проломить голову твоему чернокнижнику. Жаль, что эта удача досталась кому-то другому.
В шутку бью его кулаком в грудь.
— Кстати, а где твой новый муж?
Немного медлю с ответом. Сама не знаю, почему. На самой периферии сознания мелькает глупый вопрос: зачем ему это знать?
Брат вздевает руки к небесам, в притворном отчаянии роняет их вниз.
— Ты о чем думаешь, женщина? Поверь, если бы я пришел за его жизнью, то сделал бы это тихо. Так, что ты и ухом бы не повела.