— Бедный Клавдий. Говорят, когда его дядя Тиберий был императором, Клавдий просил его дать ему государственную должность. Тогда ему дали титул консула. Но когда Клавдий действительно вздумал исполнять обязанности консула, старый Тиберий, по слухам, ответил ему: «Деньги, которые я плачу тебе, предназначены для того, чтобы их тратить на игрушки для Сатурналий».
Все за столом засмеялись, а Юно добавила:
— Теперь он император и тратит свои деньги на Британию.
— Хотелось бы мне значь, на что он там рассчитывает, — высказалась Паулина, моя руки в золотом тазу, — зачем ему эта Британия?
— Может, ему там нравится, потому что там не слышно насмешек из Рима?
Паулина покачала головой:
— По-моему, Клавдий — неплохой человек, у него добрые намерения.
— Уф! Все знают, что он стал императором, потому что другого под рукой не было, Его нашли за занавеской, когда убили Калигулу. Преторианец провозгласил его императором, потому что он был единственным оставшимся в живых наследником мужского пола из императорской семьи.
— Все равно! — настаивала Паулина. — В моих глазах он жертва. Клавдия испортили.
— И можешь не говорить, кто это сделал, — вставила Юно.
— Неужели он действительно ничего не знает о проделках Мессалины? — спросил другой гость. — Неужели он не видит ее развратных игр?
— Не видит, потому что ослеплен собственным развратом, — вставил Максим, кладя в рот большой кусок медового пирога и запивая его вином.
Юно, лежавшая на софе напротив него, между Паулиной и поэтом Немесисом, озабоченно наблюдала за мужем. Он неважно выглядел сегодня.
— Если ты намекаешь на Агриппину, — заметила Паулина, — то хочу тебе сказать, что я не верю ни единому слову из всей этой болтовни.
— Зато я верю, — возразил Максим и вытер пот с лица, — он бывает в ее постели, это я знаю точно, — добавил он, забрасывая в рот горсть орешков.
— В постели собственной племянницы? — спросил поэт.
— Вы не знаете Агриппину, — сказал кто-то приглушенным голосом, чтобы не услышали слуги и музыканты. — Она опасная женщина. У нее лишь одна цель — посадить на императорский трон своего сына Нерона. И ради этого она ни перед чем не остановится, даже перед кровосмесительной связью со своим собственным дядей.
Юно, заметившая, как побледнело лицо мужа, сказала:
— Но ведь еще есть сын Клавдия — Британник. Он будет наследником отца.
— Если доживет до этого, — заметил Максим, тяжело дыша.
— Неужели Мессалина действительно такова, как о ней говорят? — спросил Немесис, поэт из Афин, который приехал погостить в Рим. — Значит, все эти истории правда?
Максим снова вытер лицо. Несмотря на прохладную декабрьскую ночь, он истекал потом.
— Эти истории — еще детские сказки по сравнению с действительностью, — высказался он и взял еще грибов, — я слышал из достоверных источников, что как-то за одну-единственную ночь она приняла у себя тридцать мужчин.
— Невероятно! — воскликнул кто-то, смеясь.
Максим попытался вдруг подняться на своем ложе.
— А уверен ли Клавдий, что Британник вообще его сын? — сказал кто-то из гостей. — Если Мессалина действительно такая…
Юно вскрикнула — Максим упал.
Паулина вскочила. Увидев Максима, который лежал теперь ничком на полу с искаженным лицом и судорожно хватал ртом воздух, она тотчас послала раба за домашним врачом.
Юно опустилась на колени рядом с мужем и обхватила ладонями его лицо.
— Что случилось? Что с тобой?
— Больно, — хрипя, выдавил он.
— Это определенно желудок, — сказал один из гостей. — Он слишком много съел.
— Надо, чтобы его вырвало, — посоветовал Немесис. — Ему сразу станет легче.
Паулина в ужасе смотрела на лежащего Максима. Губы его посинели.
— Ему нечем дышать! — испуганно воскликнула Юно.
— Облегчите ему желудок, говорю я вам. — Немесис опустился на колени рядом с Максимом и хотел уже открыть ему рот.
— Подождите врача, — сказала Паулина.
Но через минуту слуга вернулся и сообщил, что врач ушел на всю ночь.
— Дайте мне перо, — велел Немесис, — быстро!
Паулина кивнула рабу, и тот бросился из комнаты.
— Это все еда, — произнесла одна из женщин, сжимая руки, — можно умереть, если есть слишком много, вы знаете об этом?
— Замолчи! — набросилась на нее Паулина. — Деций, уведи свою жену.
Максиму становилось все хуже. У него потемнело лицо, одежда была мокрой от пота. Паулина заметила, что он прижимает руки не к животу, а к груди.
Когда раб вернулся с пером, Немесис выхватил его из рук раба и хотел тут же вставить его Максиму в рот.
— Подожди!
Все обернулись и увидели молодую женщину, которая вошла в комнату.
— Селена! — удивленно воскликнула Паулина.
— Не надо вызывать рвоту, — сказала та, опускаясь на колени напротив Немесиса. Она взяла перо у него из рук и отбросила в сторону.
— Минутку…
— Если ты вызовешь у него рвоту, это убьет его, — объяснила Селена.
Она склонилась над Максимом, ощупала шею и запястье, проверила глаза, прижала ухо к его груди.
— Это сердце, — сказала она, вставая.
Юно в ужасе прижала руку ко рту.