Огонь его ладоней

— Даже глаз не дернулся, — с уважением отметил Январь.

— Такая работа, — самодовольно ответила я. — Ты бы знал, сколько подобных художеств мы встречаем в раскопах! И сколько народу не желает шевелить мозгами при покупке на память, скажем, кепки с красивой надписью на древнем языке.

Чинкре хмыкнул, ему эта проблема была хорошо знакома. Старый язык Аркатамеевтана тоже ведь не всякий местный хорошо знал, а дураков, желающих покрасоваться перед приятелями, всегда хватало.

Работы хватило на несколько часов. Наконец, исчерпывающая характеристика дана была последнему осколку. Все, не представляющее из себя угрозы, было упаковано, спрятано и увезено. Все, что, вероятно, содержало в себе что-нибудь опасное, осталось на месте, им займутся специалисты.

Январь принес мне кофе, я взяла из его рук горячую чашечку, поблагодарила. Пила, обжигаясь, мелкими глотками, и внезапно мне вспомнился точно такой же кофе на веранде старого замка в обществе пожилой женщины-таммеотки, по совместительству Хранительницы врат — самевной, так, кажется, звучал ее титул… без характерного для Таммееша удвоения гласных в первом либо втором слоге.

Самевной

Самевенкара

Стерегущая.

А мы вообще-то переводили это слово с нивикийского как «ходок», и относили его к божественному пантеону ранней нивикийской религии, где «самевенкарата» означало ход времени. Дословно — «неумолимый ход времени», и если покопаться в аналогиях с терранской историей, то жил тогда, в докосмическую эпоху, древний народ, который поклонялся Времени, как божеству, называя его Хроносом Неизбежным. А у гентбарцев-носителей малари в общем пантеоне тоже место было для бога времени, и назывался он самивискирэск”, буквально — Стерегущий Жизнь.

Я поняла, что если вот прямо сейчас не запишу сообщение профессору Сатуву, то прямо сейчас лопну от информационного перегруза.

У Врат есть свой горизонт событий, и кто-то летит между мирами до сих пор, — эхом отдались в памяти слова наследницы хранителей Алмазной Горы.

Я вскочила, опрокинув на себя чашечку с кофе, и не почувствовав ожога:

— Проклятье!

— Что с тобой, любимая? — заботливо поддержал меня под руку Январь.

— Чинкре! — я в волнении забыла добавить вежливую словоформу перед его именем. — Я знаю, почему до сих пор не поймали Татьяну! Она еще там! Она внутри!

— В каверне? — уточнил он, внимательно считывая все мои эмоции.

— Да нет же! Во Вратах! У нее был с собо поводырь, и она как-то умеет управлять Вратами, может не так, как их хозяева, но умеет, совершенно точно умеет! Она могла нарочно сдвинуть во времени точку выхода! Или не сама сдвинула, а случайно получилось! Неважно, появиться она может в любой момент! На Нивикии. Сама говорила, что те Врата ведут на Нивикию! Может, у нее — у них! — там база! Надо предупредить лантарга Поункеваля! Она очень, очень опасна!

— Успокойтесь, доктор Разина, — Чинкре взял меня за руки. — Связь через инфосферу мгновенна, предупреждение уже ушло.

— Спасибо, — кивнула я, но успокоиться не сумела.

Руки дрожали. Как вспомню этот взгляд… эту уверенность в собственной правоте… издевательски-насмешливый тон и ничем не прикрытую ненависть во взгляде.

Татьяна ненавидела меня.

Наверное, она вообще ненавидела всех гражданских. Всех, в отличие от нее, наделенных долгой жизнью. И вела себя со мной как с пленником, не как с той, кого присягала защищать, поступая на службу. А еще самонадеянно полагала, что никто ей не указ. Ни закон Федерации, ни новые приятели-врамельвы.

Чинкре куда-то ушел. Мы остались одни в пустом помещении общего зала, с погашенными терминалами за рабочими местами сотрудников, с закатным солнцем, бьющим в окна, с неприятной тишиной, давящей на нервы.

— Он настолько для тебя важен, — задумчиво выговорил Январь, вкладывая мне в руки новую чашечку с кофе вместо разлитой. — Пей… станет легче…

— Кто, — не поняла я, послушно прикасаясь губами к горячему.

— Лантарг твой. Ты же за него испугалась, не так ли? Я видел.

— Хочешь поссориться? — тихо спросила я, поднимая на него взгляд.

А внутри все так и кричало: возьми этот поганый кофе и плесни ему в его бессовестные глаза. Опять у него какие-то фантазии идиотские, а я виновата. Сам придумал, сам поверил, сам теперь бесится. А я виновата. Цепочку с подарком Поункеваля я хорошо спрятала, никаким Татьянам не найти, но нет, эта цепочка у Января в мозгах, и оттуда ее так просто не выдернешь.

— Боюсь тебя потерять, — трудно признался он.

— Ты теряешь, — тихо сказала я. — Сейчас.

— Вот такой я дурак, — тоскливо сказал, разводя ладонями. — Прости, — и тут же, без перехода, тем же самым покаянным тоном: — Люблю.

Когда любишь, доверяешь. Надо верить своему партнеру, иначе что же это за любовь — в подозрениях, в обвинениях, в черт знает чем, кроме той изначальной истины, какой и должна быть настоящая любовь на самом деле.