Огонь и лёд

–Что?! Нет, я не….,-она запнулась, подбирая слова,– с чего ты вообще это взял?! С чего вдруг решил, что я люблю его?!

Люблю ли я Семёна Меньшикова?! Это даже звучит странно…

Саша лишь тяжело вздохнул, проведя рукой по волосам и в этом жесте было слишком много обреченности и горечи.

–Потому, что мне знаком тот взгляд, которым ты смотришь на него, даже когда думаешь, что никто этого не видит,– спокойно сказал он, повернув голову к ней.

И внезапно после его слов Нику накрыло острое чувство досады. Она словно ещё раз взглянула на всю эту ситуацию со стороны.

Нет, нет, нет! Не говори этого, прошу!

-Ты смотришь на него так же, как и я когда-то смотрел на тебя, с тоской, мольбой и восхищением одновременно.

Нет!Между мной и Меньшиковым действительно что-то происходит, но это нельзя назвать любовью, это скорее какая-то дикая…. одержимость?

–Он плохой человек, Ника!– нахмурившись, произнес он,– Его отец такой, а яблоко от яблоньки, как известно не далеко падает! Он использует тебя и обязательно бросит! Причем сделает это подло, унизив. Он причинит тебе боль….

От его слов Нике и без Меньшикова стало больно. Внезапно захотелось всё отрицать, но она не осмелилась проронить ни звука. Затем на ум пришли совершенно другие, более подходящие и, казалось бы, правильные слова.

–Я причинила боль тебе, а значит я тоже плохой человек…

Он замер, поскольку совершенно не ожидал услышать от неё подобного. Готов был поспорить, но тут же осекся, понимая, что в чем-то она права.

–Прости меня,– ещё раз выдавила Ника, несмело касаясь его руки,– Если ты решишь больше не общаться со мной, я пойму.

На глаза навернулись слёзы. Нет, она не хотела терять друга, ставшего таким родным, таким близким за полтора года. Но она и не могла его насильно удерживать рядом с собой.

Он смотрел на неё долго, мучительно долго, а затем едва заметно улыбнулся.

–Я постараюсь это пережить…

И пусть ненадолго, но она почувствовала едва ощутимое облегчение. На душе стало легче и теплей.

Он сам предложил поговорить после столь длительного молчания, и Ника была удивлена этому, поскольку уже перестала надеться, что он когда-нибудь решиться на откровенный разговор. Они сидели в коридоре на большом подоконнике, и оба чувствовали тревожное волнение рядом друг с другом.

–Знаешь, теперь мне кажется, я понимаю своих родителей,– с грустной улыбкой произнесла она,– Ты говорил, что готов бороться за отношения, но видимо иногда просто наступает тот момент, когда уже нет смысла в этом…

Он лишь вздохнул, закрыв глаза.

–Хотя моя мама всё ещё сходит с ума от этого болезненного чувства. Может любовь это болезнь? Яд, отравляющий сердце?! Может, её лучше и не испытывать никогда в жизни, чтобы не было потом так больно?!

Он резко открыл глаза и посмотрел на неё так, словно искал в её взгляде скрытый смысл.

–Нет. Любовь – это лучшее чувство на свете! – отчего-то он горько усмехнулся,– Ты только что сказала такую чушь, что я едва ли поверил в серьёзность твоих слов. Но, кажется, ими ты окончательно убедила меня в том, что ты действительно не испытывала ко мне и доли того, что я испытываю к тебе…

Они долго молчали, прежде чем она снова осмелилась заговорить.

–А как насчет твоих родителей? Ты никогда не говорил, почему они развелись?

Его скулы выступили сильней от того, как резко он сжал свои зубы.

–Потому, что мне не о чем говорить…

–Но, как? Я знаю про твоего отца, но почему ты мне никогда не говорил про маму?

Он долго молчал, прежде чем поднять на неё свой озадаченный взгляд.

–Может, хватит на сегодня больных тем для разговора?

Ника почувствовала резкий укол вины, но отступать уже не хотела.

–Почему ты не говорил про её зависимость? Что это за зависимость?

Он резко спрыгнул с подоконника, но вместо того, чтобы уйти, неожиданно протянул ей свою руку, любезно предлагая пройтись. Она взяла его под руку и последовала за ним. Какое-то время они шли по коридору молча, пока не забрели в какой-то пустой класс.

–У неё это началось, когда я был совсем маленьким, – тихо проговорил он, обратив взор в окно,– У папы тогда только начиналась его спортивная карьера, и он мало времени проводил дома. Я не знаю, почему именно, но она конкретно подсела на наркотики. Отец, когда узнал, был в бешенстве.

Он резко развернулся и посмотрел на неё.

–Я помню, как они ссорились. Собственно поэтому меня перевели в эту школу. И мне здесь было так тоскливо и одиноко, что я просто не мог ни с кем общаться, – он немного помедлил, опустив глаза в пол,– Ни с кем, кроме Светы. Она единственная знала правду и поддерживала меня.       С остальными мне приходилось улыбаться и притворяться в том, что всё хорошо, в то время как в душе был рвущийся наружу ураган. У меня дома рушилась жизнь, рушилась семья…

Он внезапно печально улыбнулся.

–У нас с тобой было больше общего, чем ты думала.

–Но я…