– Берта – жена, рыжий был записан как родной брат, – пояснил Кир. – Сделали доверенность, Скрипач сам за него закорючку поставил. Он, конечно, не мог – он тогда нас с десятого раза узнавал, какие там справки с подписями. В общем, я с ним сидел и потом стал разговаривать – особенно по ночам, потому что по ночам становилось совсем плохо. И я говорил ему про это. И пообещал. Тогда же и пообещал. Что у него всегда будет все самое хорошее. Что никогда не буду гнать его из ванной. Что я люблю его, просто я осел, и до меня доходило долго, что вот так люблю, не совсем как положено. Что я его скъ’хара, что буду его беречь и заботиться о нем, и чтобы он не упрямился больше, и первое, что я сделаю, когда мы вернемся домой, так это поеду на рынок, куплю самых вкусных яблок самую большую корзину и отдам ему самое лучшее…
– Ну, потом был кризис, сутки он вообще помирал, там все на ушах стояли, потом… начал потихонечку выкарабкиваться как-то. Но все равно, первый месяц он был никакой, температура все время держалась, но уже так… в сравнение не шло. Зеркало было, когда он уже вставать начал, – Кир засмеялся. – Дошли мы с ним первый раз до сортира, пардон, и он себя увидел. И не узнал. Ну правильно, любой бы на его месте охренел, увидев такую картинку замечательную. И потом он нам неделю покоя не давал, что боится человека, которого в ванной видел… мы ему наплели, что, мол, это в соседней палате ремонт. И это бритое страшное чмо – рабочий, который к окошечку подошел. Это уже было по большей части забавно…
– А сколько вы там пробыли, в больнице?
– Четыре месяца. И потом еще больше года мы его долечивали уже дома. На юг два раза ездили, хорошо, что знакомые пилоты были в количестве, брали нас с собой, а мы в Симеизе снимали домик маленький. Там же дешево все, да и мы без претензий. Мы ж тогда совсем без денег остались, нас поувольняли всех, ну правильно – родственник политзаключенный, это ж страшно, а ну как что не то выйдет. Да и некогда нам было работать. Ри, спасибо ему огромное, мужик дотошный, и мы стали оспаривать каждый пункт обвинений, которые против него выдвинули. По два раза в неделю заседания, чудовищная бредятина, протоколы и… – Кир махнул рукой. – Жили на одних макаронах, да нам и наплевать было, лишь бы его вытащить. И получилось. Особенно в свете прежних заслуг, знаешь ли, хорошо получилось. Доказали. Долги потом три года отдавали, спасибо друзьям, которые нас не торопили, видели, через что пройти пришлось.
– А яблоки ты купил?
– Купил, – ухмыльнулся Кир. – Только не яблоки, а персики. У него же половины зубов не было, их только через год вставили, а до этого рыжий ходил к Софье и канючил, чтобы она смилостивилась и помогла с зубами. Софья – это Встречающая старая, которая там в «ангелах» работала. В общем, после этой всей бодяги так и осталось. Я это уже на автомате делаю. Как собака Павлова.
– Ты его и в самом деле любишь? – Фэб просяще посмотрел на Кира.
– Дурак ты, – беззлобно ответил Кир. – Конечно. Очень, – добавил он. – Я потом два года… Он уже сам был не рад, а я думал: душу выну, но до конца долечу. До фига всего делать приходилось. Массаж два раза в день, гимнастика специальная, на физиотерапию таскал, через полгорода ездили. Он на работу рвался, как понял, в какие долги мы влезли, так я год сам не работал и его не пустил. Ругались так, что соседи по батарее стучали. Ты же его знаешь, у него по жизни всякая фигня рулит, типа долг превыше всего, типа надо жопу порвать, но сделать, и прочая хрень… А у меня тоже того… приоритеты. Что моя семья должна быть здоровая, например. Что я отвечаю за каждого. В результате Берта с рыжим пошли в какой-то заштатный институт, куда получилось, а я дома засел, с этим недолеченным. И, знаешь, долечил. Полностью. Так долечил, что водителем без проблем взяли на внутренние рейсы, то есть он запросто обследование прошел, а обследование там – хуже, чем в ментовке, в которую я потом устроился. Каждую кишку проверят, сволочи. Ну это понятно – при такой-то стоимости грузов и самих машин. У них там связи были старые, но даже связи не влияют, когда о здоровье речь идет.
– Кир, у меня нет слов. – Фэб покачал головой. – Я даже не знаю, что мне делать. Ты… ты действительно скъ’хара, в самом лучшем смысле. Я себя снова сейчас лишним и ненужным чувствую, потому что я в жизни столько для них не делал, сколько ты…