Огонь и Ветер (СИ)

Джин напряг память. Да уж, момент для этого действия “удачный”, нечего сказать. Сейчас он соображал как никогда туго, но кое-что припомнил. Хоаран не возражал обычно, когда Джин прикасался к его волосам, перебирал пряди, ворошил их. Редко случалось так, что он рычал, чаще реакция была положительная. Поэтому Джин уверенно вновь запустил пальцы в волосы, которые на фоне гладкой поверхности помоста почти что сияли. Поворошил пряди на виске, за ухом, добрался до затылка, легонько провёл ногтями над шеей, потом добавил к этому глубокий поцелуй — почти такой, какими его баловал временами сам Хоаран. Прижался грудью к его груди и слегка потёрся, ощутив скольжение собственной смазанной маслом кожи по коже рыжего. Необычно… Прежде шрамы Хоарана он трогал руками, когда удавалось, разумеется, а тут отчётливо чувствовал их своим телом — каждую неровность, каждый рубец, отчётливо чувствовал твёрдые вершинки сосков и сходил с ума от прикосновений собственными — к коже рыжего, горячего и сладкого трения, заставлявшего кровь не просто бушевать в жилах, а словно бы взрываться с каждым ударом сердца.

Джин сдвинулся и прижался к груди рыжего щекой, потёрся, потом нарисовал лёгкими поцелуями границу вокруг потемневшего соска, тронул кончиком языка, обвёл и крепко обхватил губами. Он увлечённо посасывал маленький напряжённый кусочек плоти, иногда отпускал, чтобы подразнить невесомыми прикосновениями языка, и вновь согреть потом во рту. Наигравшись вволю, склонился над обделённым левым соском и восстановил справедливость, проделав с ним всё в том же порядке и с тем же пылом. На ощупь провёл правой рукой по груди Хоарана, ключице и помедлил у основания шеи — между шеей и плечом, чуть выше ключицы, где сейчас ощущалась едва заметная ямочка из-за того, что руки рыжего были закинуты за голову. Прикрыв глаза, Джин сильнее сжал сосок губами и твёрдо вдавил палец в ту самую ямочку. Хоаран вздрогнул и со слабым приглушённым стоном дёрнулся всем телом вверх, словно хотел вскочить, но тяжесть Джина ему помешала это сделать.

Джин невольно улыбнулся и с азартом продолжил своё занятие, одновременно то лаская уязвимую точку у шеи нежными поглаживаниями, то с силой нажимая большим пальцем. Затем он медленно приподнялся. Левой рукой гладил грудь Хоарана, кончиками пальцев играл с сосками, а правой продолжал сладкую пытку, воздействуя на точку у шеи. И смотрел на Хоарана: отмечал, как дрожат веки, слышал, как неровное дыхание вырывается из приоткрытых губ, и видел, как брови сталкиваются на переносице и иногда чуть приподнимаются, словно в удивлении.

У рыжего всегда выразительное лицо, но прямо сейчас в его чертах постоянно всё менялось с головокружительной скоростью, и он совершенно не походил на обычного себя. Резкие линии, безупречные, жёсткие, но потрясающе живые. Он выглядел в этот миг сразу и доверчивым, и немного грустным, и немного счастливым, и одиноким, и растерянным, и юным, и ошеломляюще красивым. Похож на потерявшегося ребёнка. Иногда в нём проскальзывало это — в редкие моменты, но никогда — так явно. Таким Джин видел его впервые. Немедленно захотелось обнять его, прижать к себе и спрятать ото всех, чтобы никто больше не увидел эти свет и красоту — его Хоарана.

Невыносимо…

Джин склонился над ним, тронул кончиками пальцев скулы и осыпал лицо почти невесомыми нежными поцелуями. Просто мягко прикасался губами и согревал, задыхаясь от желания, но сдерживаясь изо всех сил. Провёл рукой по плечу, предплечью, накрыл сжатую в кулак ладонь собственной, погладил, словно уговаривая не прятать чувства и выпустить их на свободу. Не помогло. Тогда он проделал обратный путь, коснулся ямочки у основания шеи над ключицей и безжалостно надавил большим пальцем, вырвав у Хоарана глухой низкий стон.

Хоаран словно через силу приподнял веки и опалил Джина взбешённым взглядом. Чтобы скрыться от этого взгляда, Джин припал к всё той же ямочке губами. Тревожил поцелуями, ласкал языком, не забывая время от времени нажимать с нужной силой пальцем. И слушал то тихие, то почти скрытые стоны, как райскую музыку. Голос Хоарана звучал по-особенному: низко и мелодично, напоминал даже приглушённое рычание, если рычание могло быть мягким и нежным. И этот голос подтачивал самообладание Джина неумолимо и надёжно. Ему и так уже давно было неудобно в тесном клочке ткани, чудом державшемся на его бёдрах. Ещё самую малость — и этот клочок ткани сам с него свалится.

Джин выпрямился и немного сдвинулся, окинул вытянувшегося на помосте рыжего жадным взглядом и осмотрел расстёгнутые джинсы. Они тут явно лишние. Он скользнул пальцами под ткань и медленно — мучительно медленно — потянул к себе, неторопливо обнажая тело Хоарана, зацелованное солнцем до золотистого оттенка, ещё больше. Его хватило на то, чтобы стянуть джинсы почти до колен. И он уже не мог сдерживаться.