Дон Хуан заявил, что если точка сборки смещается за среднюю линию кокона, весь известный нам мир в одно мгновение исчезает из виду, словно его стерли — ибо устойчивость и материальность, столь свойственные ему в нашем восприятии, суть не более чем сила настройки. Определенные эманации, привычно настроенные жесткой фиксацией точки сборки в некоем определенном месте — это все, что имеет отношение к нашему миру.
— Прочность[51] этого мира не есть мираж, — продолжал он. — Мираж есть фиксация точки сборки в определенном месте. Сдвигая точку сборки, видящий встречается не с иллюзией, но с другим миром. И этот другой мир столь же реален, сколь реален тот, который мы созерцаем сейчас. Однако новая фиксация точки сборки, породившая этот новый мир, — такая же иллюзия, как и прежняя ее фиксация.
— Возьмем, к примеру, тебя. Сейчас ты находишься в состоянии повышенного осознания. И все, что ты способен в этом состоянии сделать — отнюдь не иллюзия, но вещи, такие же реальные, как мир, с которым ты встретишься завтра в своей обычной жизни. Однако мир, который ты видишь перед собой сейчас, завтра существовать не будет. Он существует лишь тогда, когда твоя точка сборки сдвигается в то определенное место, где ты находишься сейчас.
— Задача, с которой встречается воин после того, как его тренировка окончена суть интеграция. Воинов, особенно мужчин-нагуалей, в процессе тренировки заставляют сдвигать точку сборки в максимально возможное количество позиций. В твоем случае это количество огромно, их не счесть. И все их тебе придется когда-нибудь интегрировать в единое связное целое.
— Например, сдвинув точку сборки в некоторое особое положение, ты вспомнишь, кем была та женщина, — добавил он со странной улыбкой. — Твоя точка сборки бывала в той позиции сотни раз. И включить ее в целостную картину тебе будет проще простого.
И тут я начал припоминать, словно моя память зависела от того, что он предложит мне вспомнить. Смутные образы, неясные ощущения: чувство безграничной привязанности, которое, казалось, притягивало меня, дивная сладость, разлитая в воздухе, словно кто-то подошел сзади и брызнул на меня духами… Я даже оглянулся. А потом вспомнил. Это была Кэрол — женщина-нагуаль! Ведь я только позавчера с ней встречался. Как я мог о ней забыть?
Следующие мгновения невозможно было описать — мне показалось, что вихрь чувств всего моего психологического репертуара пронесся в моем уме. Я спрашивал себя: «Разве возможно, чтобы я тогда проснулся в ее доме в Туксоне, штат Аризона — за две тысячи миль от Оахаки?» И неужели моменты повышенного осознания настолько изолированы друг от друга, что человек не может помнить их? Дон Хуан подошел ко мне и положил руку мне на плечо. Он сказал, что ему в точности известны мои чувства. Его бенефактор заставил его пройти через точно такой же опыт. И так же, как он сейчас пытается успокоить меня, его бенефактор пытался успокоить его самого — словами. Он отдал тогда должное попытке своего бенефактора, но сомневался — и сомневается до сих пор — в том, что возможно успокоить того, кто осознал путешествие
Теперь я больше не сомневался. Что-то во мне действительно преодолело расстояние между мексиканским городом Оахакой и американским Туксоном в штате Аризона. Я ощутил странное облегчение, словно сбросил, наконец, с себя груз некой вины.
За годы, проведенные с доном Хуаном, в памяти моей накопилось изрядное количество разрывов. Один из них был связан с нашим пребыванием в Туксоне в тот день. Я помню, что никак не мог вспомнить, когда и как попал в Туксон. Однако я не обратил на это внимания. Я решил, что этот пробел является результатом моей работы с доном Хуаном. Он всегда очень осторожно обращался с моими рациональными подозрениями и старался не провоцировать их, когда я находился в состояниях нормального осознания. Там же, где они были неизбежны, он коротко объяснял неувязки природой того, что мы делаем, и свойством этого рода практики нарушать память.
Я сказал дону Хуану, что в тот день оба мы оказались в одном и том же месте, и спросил, означает ли это, что два или несколько человек могут проснуться в одной и той же
— Ну конечно, — сказал он. — Именно таким образом древние толтекские маги пачками отправлялись в неизвестное. Они следовали один за другим. Узнать, как один следует за другим, нет никакой возможности. Это просто происходит. Это делает
У меня было к нему столько вопросов, но все они казались излишними.
— Как получилось, что я не мог вспомнить женщину-нагуаля? — пробормотал я, и ужасная тревога и тоска охватили меня. Я пытался больше не чувствовать печали, но она вдруг пронзила меня, словно боль.