Огонь, мерцающий в сосуде

Так я оказалась в доме Бессонова. Он сдержал слово и действительно на мне женился. Избранный круг гостей и фотография в колонке светской хроники. Брат сиял от счастья. Но для меня это ничего не меняло, наоборот, стало только хуже. Бессонов сдержал слово и уже за это мог себя уважать. А что было делать мне? Благодарить судьбу за его благородный поступок? Он ведь мог вышвырнуть меня из дома через пару месяцев, утомившись игрушкой, и поступил бы правильно – иного я не заслуживала.

Наверное, он искренне старался быть хорошим мужем, ни разу не повысил на меня голос, был снисходительно ласков, но это тоже ничего не меняло. В сущности, ему были безразличны и я сама, и мои чувства, думаю, ему даже не приходило в голову, что они у меня есть. Игрушка начинает жить, только если хозяин берет ее в руки, а все остальное время сидит в углу в ожидании, когда о ней вдруг вспомнят.

Моя жизнь в огромном доме оказалась настоящей пыткой, оставаться одной было мучительно, еще страшнее услышать шаги мужа в холле, гадая, чего он захочет от меня сегодня, и торопиться выполнить любое его желание. Своих у меня быть не могло. Я никто, а никто не может иметь желания или собственные чувства.

Прошел год, потом еще один, мои надежды как-то приспособиться таяли с каждым днем, и однажды я решила: хватит, пора кончать с этим бредом под названием «моя жизнь». Никаких таблеток в доме не было, покупать их в аптеке я не решалась из-за охраны – двое парней, сменяя друг друга, бродили за мной по пятам. Крови я боялась, так что выбор был невелик. Натолкнувшись взглядом на бельевую веревку в кладовой, я подумала, что тянуть не стоит. Через неделю, завтра или сейчас – какая разница? Я отправилась в свою комнату осуществлять задуманное, не догадываясь о видеокамерах, установленных по всему дому.

Подоспевшая охрана положила конец моим приготовлениям, муж по их звонку появился минут через двадцать, усадил меня рядом с собой на диван и заставил смотреть запись с камеры видеонаблюдения.

– По-моему, жалкое зрелище, – заметил он и был, конечно, прав. Я прекрасно понимала, что в очередной раз продемонстрировала собственную никчемность. Я молчала, а Бессонов, глядя на меня, добавил: – Выкинешь еще подобный номер – запру в психушку на пару недель. А потом буду держать на привязи.

К вечеру явился брат, я продолжала молчать, а он кричал, что я безответственная дрянь и дура. Знал бы он, какими эпитетами я себя награждала. Утомившись собственным криком, Борис согласился с мнением, что в психушке меня заждались, но, улучив момент, когда Бессонов вышел из комнаты, шепнул:

– Он что, обидел тебя?

Я едва не рассмеялась. Но во взгляде брата была такая тоска, что смеяться я себе отсоветовала. Требовалось что-то ответить, и я сказала:

– Мне очень одиноко.

– Чушь, – фыркнул Борька, вздохнув с заметным облегчением. – Глупые бабьи капризы. Одиноко... Чего тебе не хватает?

– У меня нет подруг, – начала мямлить я.

– Ну, так заведи...

– Охрана... Они везде со мной, я чувствую себя пленницей.

– Час от часу не легче... Хорошо, я поговорю с твоим мужем. Обещай, что больше не будешь делать глупостей.

Я, конечно, обещала.

И все пошло по-старому. Девица по вызову с постоянным проживанием в доме, вот как я мысленно называла себя. Впрочем, и девицы по вызову, бывает, ведут себя куда смелее. За четыре года замужества я ни разу сама не обратилась к Бессонову. Задать вопрос, произнести самую обычную фразу значило привлечь к себе внимание, а мне хотелось слиться с мебелью, может, тогда он попросту забудет обо мне? Мое странное для супруги поведение Бессонова, как видно, вполне устраивало, то ли он его не замечал, то ли в самом деле забывал, что женат, пока во мне не возникала надобность. У него был свой мир, а я крутилась где-то на периферии, но сорваться с орбиты и уйти в свободный полет не хватало воли, чересчур сильно притяжение.

Однако моя попытка прекратить свое никчемное существование все же имела последствия. Вряд ли на мужа произвели впечатление слова брата (я сомневалась, что Борька посмел говорить с ним об этом), но охрана больше не бродила за мной, если где-то и болталась на расстоянии, то глаз не мозолила. Вероятнее всего, Бессонов решил, что сторожить меня нужды нет. Мои собственные страхи гнали меня домой получше дюжих парней, и вылазки во внешний мир становились все реже и все короче. Но однажды я все-таки повторила попытку вырваться.