Огонь на поражение

Надо же, как глупо… Выходит, его «вели», – он даже не заметил… Ну да «вести» могли и машину… Если бы не мягкий бронежилет из дюжины слоев кевлара его тело сейчас легче было бы замазать, чем собрать, даже по кускам. «Моссберг»

– оружие ломовое, да ребятишки заряды не те взяли… Кличка – Толстый Ли да и комплекция сыграли с ними шутку. Последнюю в их жизни.

Морщась от боли, Ли засмеялся. Это не последняя его шутка. Скоро кое-кто узнает, как он умеет шутить.

Пошатываясь, Ли добрел до своей машины. Открыл дверцу. Осторожно поместил собственное тело на сиденье.

Его смешные очки с толстыми линзами разбились. На напряженном плоском лице не осталось ни тени страха или боли. Оно было спокойно и безмятежно, как посмертная маска.

Ли умел не терять лицо при любых обстоятельствах.

Ли остался жив. Значит, кто-то умрет. И это тоже уже не зависит от обстоятельств. В этом Толстый Ли не сомневался.

Он повернул ключ и запустил стартер.

Человек в «БМВ» наблюдал издалека сцену уличной баталии. Он видел и то, как Толстый Ли сумел расправиться с нападавшими, и то, как добрался до машины.

Человек оценил предусмотрительность, смелость и удачливость китайца. Но всякой удаче приходит конец. Особенно в таком ремесле, как у Ли.

Сейчас человек смотрел Толстому Ли в затылок. Через прорезь оптического ночного прицела.

Автомобиль набирал скорость. Теперь – пора.

Палец мягко повел спуск. Щелчок.

Машина катила какое-то время по инерции, затем вдруг вильнула, ткнулась в заграждение и замерла.

Щелчок. Бензин в баке взорвался сразу. Машину приподняло на месте, на секунду она словно превратилась в ослепительный огненный шар и развалилась на части. Ухнул тяжелый вздох взрыва.

Человек опустил винтовку.

Надел темные очки.

Надвинул на глаза шляпу.

«БМВ» лихо развернулся на месте и помчался в сторону центра.

Сзади бушевал огонь. Языки пламени рвались вверх, подпаливая края черного ночного неба.

Звучит мелодичный телефонный зуммер-Высокий плотный мужчина, задремавший в кресле, открыл глаза. Поднял трубку:

– Да? – Не спеша налил в бокал апельсиновый сок. Сделал несколько глотков, продолжая слушать. – Вот как… Да… Да… Вы сообщаете неожиданные вещи… – Слово «неожиданные» он произносит с едва заметной иронией. – Благодарю вас. – И мягко кладет трубку.

Встает, подходит к шкафчику, открывает дверцу, наливает большую рюмку водки из хрустального графина. Подходит к холодильнику, открывает дверцу, достает тарелку моченых яблок. Медленно, со вкусом, выпивает и смачно хрустит яблоком.

Заходит в ванную, зажигает свет, внимательно смотрит на себя в зеркало.

Из кресла он не вставал весь день, но по посеревшим губам, мешкам под глазами видно, как он устал.

В гостиной появляется в халате, растирая голову полотенцем. Наливает еще рюмку, выпивает, закуривает папиросу. Садится у камина. Включает музыку.

От камина идет тепло. Чуть припорошенные пеплом угли светятся густо-малиновым.

Негромко звучит фуга ре-минор Баха. Музыка совершенна, она заполняет собой помещение, не оставляя места ни желаниям, ни суетным мыслям.

Мужчина наслаждается, прикрыв глаза.

И – засыпает.

Глава 6

Москва встретила дождем. И сразу стало понятно, что лето кончилось, мы стали старше – все живущие на этой земле, – но вряд ли взрослее. Странно, так бывало когда-то, еще в школе: мы съезжались после лета, все те же, вроде, но уже другие, и казались себе очень взрослыми и познавшими многое, – и вдруг оказывалось, что совершаем снова и снова глупые, наивные поступки, продолжаем говорить пустые слова, мечтать о важном и несбыточном…

А дождь идет уже четвертый день. И очень хочется сесть в самолет и махнуть к самому Средиземному из всех морей, заплыть на середину – и балдеть! Пижонство, конечно, но хочется.

А вообще-то, и осень и дождь естественны и необходимы каждому хотя бы затем, чтобы задуматься над самым обыденным вопросом: зачем ты? Да, и еше нужно уединение. Чего-чего, а последнего у меня навалом… Уединения, плавно переходящего в одиночество…

Все просто. Каждому нужно ощутить, сынтуичить – зачем и почему он родился именно здесь и именно теперь, понять, в чем его долг перед Богом и людьми, и поступать соответственно. Чего же проще. В Москве я уже второй месяц. И сейчас мне здесь лучше, чем где бы то ни было. Здесь тоже все просто: я очень люблю этот город и его людей.

Кто-то считает Москву суетной, кто-то – неаристократично-деревенской, кто-то – замотанной и равнодушной. Все это не так. Чтобы понять этот город, как и любой другой, здесь нужно жить. И тогда эта огромная, неприветливая на первый взгляд махина обернется вдруг уютом, чистотой и неспешностью небольших двориков, очарованием старинных особнячков, стиснутых со всех сторон «коробками» поздних времен, а потому незаметных и неброских, бесконечно добрыми разговорами за чаем или за рюмочкой, за полночь, до усталой сердечной приязни.