Огонь на поражение

…Дронов с человеком на плечах бежит по горной тропе. Оба в пятнистой униформе, без знаков различия. Ноги раненого перебинтованы, он стонет. Местами бинты побурели от крови.

Олег сходит с тропы, осторожно опускает человека на землю, достает пластмассовую аптечку, из нее – шприц-тюбик, укалывает в бедро через штанину.

Раненый открывает глаза.

– Хорошо гуляем… Горы… Свежий воздух… – Лицо серое, взгляд – мутный от боли.

– Держись, Круз, – просит Олег.

Дима пытается улыбнуться потрескавшимися губами.

– Буду.

…Октябрьский вечер. Бронетранспортеры на огромной скорости несутся по улицам Москвы. Белый дом – в двойном кольце оцепления.

На письменном столе Дронова какой-то журнал на английском языке. Светится экран компьютера, – Олег переводит «с листа». В двери появляется голова соседа – Толика.

– Олег, к телефону. Голос строги-и-и-й. Дронов берет трубку. Ему говорят всего два слова. Кладет трубку, надевает плаш…

Сосед встревоженно вглядывается в сосредоточенное, замкнувшееся лицо Олега.

За раскрытой дверью Толико-вой комнаты – стол, заставленный бутылками, в зависшем сигаретном дыму тускло мерцает экран допотопного черно-белого телевизора. «Ящик» что-то бубнит, но слова дикторши неразличимы, сливаются в монотонный гул.

– Дрон… Чего будет-то? Война, что ли?.. Олег запахивает плащ, выходит, неопределенно махнув рукой. Вслед ему слышится:

– Чего будет-то?..

…Несколько человек в униформе без знаков различия сидят в помещении, напоминающем бункер. Среди них и Олег Дронов. Кроме формы на всех – бронежилеты, рядом – спецшлемы с переговорным устройством, автоматы «АС». Один из бойцов крутит ручку настройки допотопного транзистора…

Автомат специальный. Калибр 9 мм, боезапас 20 патронов стоит на вооружении групп специального назначения.

Крупный мужчина в штатском сидит за рабочим, крытым зеленым сукном столом.

Тот самый, что беседовал когда-то с Дроновым, тот самый, что отбирал аналитические отчеты. В руках у него – телефонная трубка. Лицо постаревшее, усталое. Он внимательно слушает. Потом отвечает – очень коротко. По губам читается решительное «нет». Мужчина кладет трубку. Телефон – на специальном столике, без наборного диска или доски.

Прямой.

…Дронов в кабинете, отделанном дубовыми панелями. На нем парадная форма капитан-лейтенанта ВМС, вот только просветы на погонах не черные, а голубые, как у летчиков или десантников. Крупный мужчина в форме вице-адмирала пожимает ему руку. Очевидно, это прощание.

У дверей Дронов надевает фуражку, отдает честь, строевой разворачивается и покидает кабинет.

…Олег в небольшой комнате. Он уже в гражданском костюме; форма аккуратно сложена на столе. Тут же кортик, служебное удостоверение, залитое в пластик, два ордена в коробочках. Дронов выходит, – дверь за ним запирается автоматически, массивная, как в банковских подвалах.

В комнате же появляется девушка; она аккуратно и безразлично укладывает форму, кортик, документы, награды в выдвижной ящик стеллажа-сейфа. Щелкает автоматический замок, загорается лампочка.

На ящике никаких обозначений, только кодовый номер, как на других…

…Дима Крузенштерн поднимает серое от боли и пыли лицо. Дронов разрезает бурые бинты… Вместо ступней – распухшее, в черных сгустках крошево…

Посыпает порошком из стерильной облатки, накладывает стерильную марлю, стягивает туго. Круз стонет, сдерживаясь, сквозь зубы:

– Дрон, что там?..

– Осколок, сволочь, – врет Олег. – Потерпи, сейчас… – Смотрит на пустую аптечку: обезболивающее кончилось. Набирает в шприц из ампулки с надписью «Вода для инъекций». Укалывает в бедро. – Ну вот… Скоро полегче станет.

* * *

Подходит Андрей Кленов, осторожно подхватывает Круза на плечи.

– Держись, Димыч…

У того на глазах слезы, зрачки расширены от нестерпимой боли. Отпускает прикушенную губу, хрипит чуть слышно:

– Буду…

Кленов бежит вверх по тропе. Олег сзади, прикрывая.

Песня закончилась. Кассета тоже. Щелчок автостопа звучит в ночной комнате, как удар бойка о капсюль.

Глава 17

Четыре утра, и за окном просветлело. Снег. Он и сейчас падает крупными белыми хлопьями. И в тишине и спокойствии одинокого дома воспринимается совсем не так, как в городе…

Ты помнишь, как касанием пушистым
Ласкает землю нежно первый снег,
Скрывая комья разоренных гряд
И слезы на изломах черных сучьев…
Вот так и время порошит годами
Надежд и снов ушедшее безлунье,
Нам оставляя призрачную память —
Недолгое, немое угасанье
Снежинок, тающих в подставленной ладони…

А в городе – по-другому. Снежные пунктиры косо расчерчивают синие сумерки между многоэтажками, похожими на корабли, которые никуда не плывут… И желтые светящиеся окна – как соты иллюминаторов…

Стихотворение Петра Катериничева «Ты помнишь»

* * *

В городе – по-другому. Особенно в Изумрудном. Хватит расслабляться. Думай.