Огонь на солнце

В зале было несколько свободных терминалов. Я сел за серый экран старенького Бат-эль-Марифи. Он спросил меня, какого рода поиск я собираюсь вести. Синтезатор голоса этой машины был создан в одной из североамериканских республик, поэтому у нее были затруднения с арабским произношением.

— Человек, — сказал я, затем нажал кнопку ввода информации.

Когда появился курсор, я произнес в микрофон:

— Монро, запятая, Эйнджел.

Машина подумала над этим с минуту, затем по яркому экрану побежали белые буквы:

Эйнджел Монро

16, улица Сахары (Верхняя) Касба Алжир Мавритания 04-Б-28

Затем я заставил машину распечатать адрес. Халф-Хадж состроил вопросительную гримасу, и я кивнул:

— Кажется, у меня найдутся кое-какие ответы на вопросы.

— Иншаллах, — пробормотал Саид, — если это угодно Богу.

Мы снова вышли в жаркое влажное утро и поймали другое такси. От инфоблока библиотеки до Касбы оставалось рукой подать. Движение было не таким оживленным, как во времена моего детства, — во всяком случае, в том, что касается автомобильного транспорта; однако длинные вереницы тяжело нагруженных осликов, ведомых по узким улицам, сохранились до сих пор.

Название «улица Сахары» — чистая ошибка. Помнится, кто-то давным-давно говорил мне, что настоящее название улицы — «Улица Н'сара», или «Улица христиан». Не знаю, каким образом это название исказилось. Очень немного в Алжире связано с Сахарой. От Средиземноморского побережья до Сахары в общем-то путь не близкий. Но сейчас все употребляют именно это название улицы, оно даже проникло в географические карты.

Дом номер 16 оказался старым обветшалым зданием из кирпича, два верхних этажа которого выступали из стены, нависая над булыжной мостовой. Жилой дом напротив был устроен точно так же, и оба здания почти сходились над моей головой, словно две чопорные старые матроны, разговаривающие через забор. В почтовом ящике я увидел открытку с именем Эйнджел Монро, чернила на ней уже выцвели. Я нажал кнопку звонка. На двери парадного не было замка, и я поднялся на второй этаж. Саид шел следом.

Ее квартира оказалась на третьем этаже, в конце коридора. Коридор был застелен ковровой дорожкой, если ее вообще можно было так назвать, эту насквозь пропесоченную ткань неопределенно-бурого цвета. Ноги бесчисленных посетителей протерли ее в некоторых местах насквозь, в дырах просвечивали сухие серые доски. На стенах лепились грязные коричневые обои, оборванные местами длинными лоскутьями. Воздух был пропитан странным кислым запахом, словно здесь доживали последние дни умирающие или смертельно больные, упрямо продолжавшие влачить свое жалкое существование. Из-за одной двери доносилась семейная склока с громкими угрозами и звоном разбитой посуды; из-за другой — истерический смех и звуки ударов по телу. Все это меня ничуть не интересовало.

Остановившись перед обшарпанной дверью Эйнджел Монро, я глубоко вздохнул и посмотрел на Халф-Хаджа, но он пожал плечами и намеренно отвернулся. Тоже мне, друг называется. Я был абсолютно одинок. Я попытался уверить себя, что ничего плохого не случится — ложь, необходимая для следующего шага, — и затем постучал в дверь. Ответа не было. Я подождал несколько секунд и постучал, снова, погромче. На этот раз послышался скрип пружин и медленное шарканье. Дверь отворилась. Выглянула Эйнджел Монро, всматриваясь в наши лица.

Она была на целую голову ниже меня, с обесцвеченными белыми волосами, туго стянутыми в прическу, которую я бы назвал «крысиные хвостики». Черные корни волос не испытывали заботы хозяина со дня рождения Пророка. Глаза были обведены темно-синим и черным, что наводило на мысль о ярких средиземноморских рыбках. Губная помада была нанесена не столь эффектно и к тому же неверной рукой, отчего вид у Эйнджел Монро был не столько сексапильным, сколько болезненным. Ее губная помада, по причинам, известным лишь Аллаху и ей самой, была пурпурного цвета; губы выглядели так, словно она приобрела их в первую очередь и забыла положить в холодильник, отправляясь за остальными покупками.

Ее фигура намекала на то, что ее обладательница давно уже не молода, чтобы носить какие-либо иные наряды, кроме длинного белого алжирского хайка с традиционно наброшенным покрывалом. Проблема заключалась в том, что ее тело никогда не знало хайка. Сейчас она была одета в узкие шорты, сквозь пояс которых свешивался кругленький животик. Полупрозрачная блузка не скрывала отвисшей груди. Если бы ей пришлось сесть, в углублении ее пупка можно было надежно спрятать самую большую жемчужину в мире. Ее ноги были посечены разбухшими венами, отчего походили на высохшие долины Мзаба. Широкие плоские ступни были прикрыты рваными шлепанцами с выщипанными помпонами.

По правде говоря, я испытал некоторое отвращение.

— Эйнджел Монро? — спросил я. Конечно, это было не настоящее ее имя. Она, как и я, была как минимум наполовину берберка. Ее кожа была темнее моей, а глаза черны, как горячий асфальт.