Огонь небесный (сборник)

– Это она верно говорит, – подтвердил Михаил Савельевич. – Сам видел.

– Да, но…

– Хопп. – верь, Юрьевич, хоть – нет, а на девятый день приползает к нам в отряд Дарья, живая. Пулями прошита, а живая. Из земли возродилась.

– Ага, крутанулась и в тот раз. – И лицо Дарьи Ивановны озарилось чуть ли не счастливой улыбкой.

– С тех пор бабка Дарья много раз умирала, да ни разу еще не умерла. Вот так! – стукнул кулаком по столу сосед.

Я услужливо подлил Михаилу Савельевичу коньяка, да и себе плеснул на донышко.

– Как хотите, – говорю, – но я сам вчера видел, как Дарья Ивановна лежала в гробу. И свечку в руках держала.

– Это ей не впервой, – сказал Михаил Савельевич. И поднял стопку. – Умрет, обмоют ее, в гроб положат. Только зарок знают: семь дней нельзя хоронить Дарью-бессмертную. Полежит мертвая, а потом раз – и опять живая.

– Ну да, крутанусь – и вот опять живехонька, сижу вместе с вами, – рассмеялась Дарья Ивановна.

Я ничего не понимал.

– Но я сам, сам видел… лежите в гробу, свечку держите…

– Точно видел? – спросила Дарья Ивановна.

– Ну точно.

– А что ж я тогда живая?

– Да вот как раз и не пойму…

– Я лежу вчера, слышу: соседи приехали. Ну, спасибо, пришли в дом, оплакали старуху… Потом вспомнила: сколько раз, Юрьич, ты удивлялся, что в наших деревнях бань нет? У вас на Урале – повсюду, а здесь ни одной. Как, мол, так вы живете?

– Точно, удивлялся, – подтвердил я.

– А хозяйка твоя, знаешь, какое слово шепнула мне однажды?

– Какое? – заинтригованно произнес я.

– А такое, что сын у вас есть, а вам еще дочку хочется.

Я так и вспыхнул: вот же глупая жена, нашла о чем секретничать с Дарьей Ивановной.

– И что она мне еще сказала-то…

– Ну? – Краска на моих щеках, чувствовал я, продолжала яро полыхать.

– Виделось ей: как попарится в деревенской баньке, в нашей Подгородней Слободе, так и возгорится ее плоть дочкой. Без баньки, говорит, душа не чистая, трудно жизнь возрождается…

Я слушал Дарью Ивановну с изумлением: непохоже, чтобы моя жена была способна на такие речи…

– Занятно, занятно, – проговорил Михаил Савельевич, и я тут же решил подлить ему коньяка, да он, как и Дарья Ивановна давеча, перевернул свой стакашек вверх дном. Хватит, мол.

– Вот я и крутанулась сегодня, под утро. Думаю: баньку дострою. Попарятся сосед с соседушкой, глядишь – дочка у них займется. А дочка, это, парень, не шути. Дочка – это, выходит, жизнь продолжается…

Тут вдруг громко хлопнула входная дверь, и в избу вошла испуганная и растерянная моя жена Люсьен. Не знала, то ли здороваться с Дарьей Ивановной, то ли прощения просить за свой испуг… Михаил Савельевич сразу поднялся из-за стола: «Мне, – говорит, – надо стадо пасти, спасибо, хозяева, за угощение».

Легко, пружинисто поднялась с лавки и Дарья Ивановна: «Пойду, – говорит, – работа не ждет, баньку надо строить…» И вот так вдвоем вышли они из избы, а жена изумленно и вопрошающе смотрит на меня. Ну а я, глядя на жену, приложил палец к губам, достал бумагу, ручку и быстро записал вот этот рассказ.

Для истории.

Ловушка для Адама и Евы Современный миф

Стыдно признаться, а грех потаить: бывали такие случаи…

А. Ф. Писемский

Егор глазам своим не поверил: в черемуховых кустах, у самой воды, прятался красный «Москвич»! Бесшумно, как осторожный зверь, Егор юркнул в густоту окружающих зарослей, присел на корточки и, невольно сдерживая дыхание, начал пристально наблюдать за «Москвичом». В машине, однако, не было заметно никаких признаков жизни.

С реки, с крутой ее излучины, дымно клубился туман; и «Москвич», облитый утренней росой, казался нереальным в белесости тумана, казался красным расплывшимся пятном.

Здесь, на изгибе Чусовой, у Егора стояло обычно по две-три вёрши, на разной глубине, и не было дня, чтобы в них не трепыхались то серебристые язи, то крупная плотва, а то широкие подлещики с какой-нибудь мелочью вдобавок: окушки с ершами или неожиданный елец. И вот…

Какое-то время Егор прятался в зарослях лесной чащобы, потом мягко, как кошка, начал ввинчиваться в прогалы кустов, тихо-незаметно приближаясь к «Москвичу». Подкравшись совсем близко, он привстал на цыпочки и заглянул в заднее окно, тут же отпрянув от него: там, в машине, полулёжа, спали в обнимку мужчина и женщина.

«Вас тут только не хватало…»

Егор так же мягко-осторожно, как прежде, вильнул в кусты и вскоре выбрался на тропу, по которой недавно вышел к излучине Чусовой. «К жерлицам, может, сходить? Там проверить?» Но махнул рукой: утренняя ранняя зорька была испорчена…

Проснувшись, Катя тихонько и нежно, как только могла, выскользнула из-под обнявшей ее, отяжелевшей за ночь руки; но только хотела открыть дверцу, как Георгий прошептал:

– Не уходи… – и улыбнулся сонной, детски незащищенной, как бы слегка обиженной улыбкой.

– Здравствуй! – Она ласково поцеловала его в щеку. – Доброе утро, засоня! Проснулся?

– Не уходи… – Он потянулся к ней, обнял и обнимал так крепко, словно боялся, что кто-нибудь чужой может отнять ее у него.