Огонь неугасимый

— Догадывался, конечно, — ответил Матвей Яковлевич. — Но разве раскусишь человека до конца, пока не придет час испытаний… У иного вся жизнь так проходит — без сучка, без задоринки. Помрет — даже ближайшие друзья не узнают толком, что за человек был. Возьми иной арбуз — круглый-прекруглый, гладкий-прегладкий. А разрежешь… — Погорельцев развел руками, — в середине дрызготня одна… Вот мы и дошли, Надя.

— Матвей Яковлевич, — заволновалась Яснова, — мы к нему вместе зайдем, ладно?

— Ладно, ладно, вместе так вместе. Разденемся у нас, потом к Зарифу Фатыховичу. Вот и моя старуха!

— Заходи, заходи, Надюша! — встретила их Ольга Александровна. — Как жива-здорова? Письма-то от сына есть? Очень хорошо, очень хорошо… радость матери…

— Оленька, как Зариф Фатыхович? Врач не приходил? — спросил Матвей Яковлевич. — На заводе наша братва забеспокоилась, не доверили мне одному, Надежду Николаевну вот послали проведать.

Яснова была благодарна старику: так деликатно вывести ее из неловкого положения. С Ольгой Александровной она последнее время встречалась лишь мельком в клубе, на торжественных собраниях, иногда в магазине или на базаре. Обменяются короткими вопросами о здоровье, о житье-бытье, — разве тут узнаешь, каким человек стал к старости. А вообще-то старухи любят посудачить. Кто знает, может, потому и схитрил малость Матвей Яковлевич.

— Ладно, старуха, накрывай на стол, а мы с Надеждой Николаевной — к больному.

Дверь открыла им теща Гаязова, сухонькая старушка в белом, повязанном по-татарски платке.

— Добро пожаловать, добро пожаловать…

— Как Зариф Фатыхович? — шепотом спросил Матвей Яковлевич.

— Сегодня вроде немного лучше. И врач был. Только покою нет. Целый день трезвонят. А то сам звонит. Будь моя власть, выбросила бы я этот телефон на помойку.

Из комнаты с шумом выбежала девочка и бросилась Погорельцеву на шею.

— Дедусь, к нам сегодня доктор приходил. С усами… У тебя — белые, у него — желтые. Очки золотые… Бабушка говорит, что не золотые, а костяные, а я говорю — золотые, золотые, золотые!..

Наиля без всякого смущения поздоровалась с Надеждой Николаевной и спросила:

— Апа, вы тоже врач?

— Нет, моя умница, я не врач, — улыбнулась Надежда Николаевна.

— Значит, секретарь?

— Нет, и не секретарь.

Наиля хотела еще что-то спросить, но бабушка дернула ее за руку и провела в немного душную, пропахшую лекарствами комнату Гаязова.

Надежде Николаевне еще не приходилось бывать у Гаязовых. В первой комнате она успела заметить обилие света, в кабинете — обилие книг. Зариф лежал на диване, до подбородка натянув ватное одеяло. Ей хотелось броситься к нему, и в то же время что-то удерживало. Прячась за Матвея Яковлевича, Надежда Николаевна тревожно вглядывалась в осунувшееся, небритое лицо Зарифа. Глаза их встретились. Зариф просиял. Но, как только он попытался сделать усилие, чтобы приподнять голову с подушки, Надежда Николаевна, забыв смущение, быстро приблизилась к нему.

— Нет, нет, Зариф, пожалуйста, не двигайся. — И мягко взяв его за плечи, уложила на подушки.

Гаязов слабо улыбнулся. Он был счастлив.

Надежда Николаевна села на стул у изголовья. Заглянула в раскрытую книгу, лежавшую на столе: чьи-то стихи.

— Ну как, Зариф Фатыхович? — спросил Погорельцев.

— Небольшая простуда, Яковлич. Вчера температура подскочила до тридцати девяти и шести десятых. Утром снизилась до тридцати восьми, А сейчас, думается, нормальная.

Старик, да и Надежда Николаевна догадались, что он хитрит.

Температура была явно высока: губы пересохли, потрескались, дыхание жесткое, затрудненное.

— Что же говорит доктор? Не лучше ли лечь в больницу? — спросила Надежда Николаевна.

— Врач, конечно, скажет — в больницу. Но ведь там нет телефона, — усмехнулся Гаязов.

— А кто присматривает за тобой, Зариф? — спросила Надежда Николаевна, поправляя край одеяла.

— Сестра приходит из клиники. Строгая такая. Ни шевелиться, ни разговаривать, ни читать не разрешает. Только что ушла за лекарством. А я тем временем за стихи.

Пожилая рябая женщина, вернувшись и увидев возле больного посторонних, немедленно попросила их выйти.

— Здесь не завод. Пожалуйста, не беспокойте больного. Он нуждается в абсолютном покое. По предписанию врача, время пенициллин вводить.

— Пусть немного посидят, тетушка Шарифа… Разрешите, — с просительной улыбкой сказал Зариф. — Это ведь большие начальники.

— Самый большой начальник здесь я. Вот и не разрешу. Взрослые люди — должны понимать.

Надежда Николаевна с уважением отнеслась к справедливому требованию сестры — по всем признакам, хорошей, душевной женщины. И тут же поднялась.

— Выздоравливай, Зариф, поскорей.

— Спасибо, Надя. Выберется минутка — заходи. Буду ждать.

6

После того, как Назиров выгнал ее из своей комнаты, Идмас целую неделю не ходила на работу, сидела, запершись, дома. Она осунулась, каждый шорох бросал ее в дрожь.

Через неделю Идмас приплелась к Шамсии и сквозь слезы рассказала ей, что произошло у нее с Назировым. Шамсия почему-то испугалась.

— Ты, милая, наверно, на меня обиделась?.. Это ведь только по твоей просьбе… Вон твоя золотая брошка на комоде. Бери, пожалуйста.