Огонь неугасимый

Вечером Иштуган усадил ее на диван и, обняв, начал было рассказывать, что произошло за день. В это время постучался и вошел Сулейман-абзы. Марьям поднялась, но свекор остановил ее:

— Не уходи, невестка. Послушаем-ка баит этого джигита.

Иштуган засмеялся.

— До баитов еще далеко, отец.

— До сих пор, сынок, ты боролся против вибрации при обработке металлов, теперь тебе придется устранить вибрацию в чьих-то мозгах. Так что держись, сынок! С парторганизацией говорил?

— Подал заявление. Гаязов сказал, что поставят на бюро.

— Вот это хорошо! А как с работой?

— Сегодня день прошел попусту.

— А завтра?

— Пока не знаю.

— Знать нужно! Не получишь завтра работу — переходи в ремонтный.

— Думаешь, вернут потом? Эге, дождешься! Что угодно, отец, пускай до суда дойду, но ни за что не отступлюсь от своих слов.

2

Когда Гаязов сказал, что вопрос об Иштугане Уразметове, пожалуй, придется обсудить на бюро, Муртазин вскипел, как мальчишка. Он сердито предупредил, что готов десять раз расстаться с работой, но не допустит семейственности, что Уразметовы с разных сторон вонзают ему нож в горло, что он не желает ни видеть, ни знать их. И если Гаязов решится обсуждать этот злосчастный вопрос, он, Муртазин, на бюро не явится.

— В партии дисциплина одна, что для руководителя, что для рядовых! — спокойно отчеканил Гаязов. — Только тот, кто утратил облик коммуниста, может ставить себя выше партии. Но таких партия сумеет призвать к порядку.

Муртазин побледнел, нижняя губа у него задрожала. Впервые Гаязов разговаривал с ним с такой беспощадной прямотой.

— Гаязов — еще не партия! — воскликнул он.

— В моей голове и не ночевала этакая глупость, товарищ Муртазин, — возразил Гаязов. — У нас есть партбюро, парторганизация. Есть райком.

— Хотите бежать к Макарову? Что ж, торопитесь…

Сорвавшись, Муртазин в приступе обуявшей его подозрительности хватил через край. Гаязов еще не во всем разобрался, — одно было для него бесспорно уже сейчас: партийной организации предстоит побороться и за самого Муртазина.

Гаязов решил, что лучше еще раз побеседовать с Муртазиным в более спокойном тоне, и отложил заседание бюро.

3

Выполненный на бумаге октябрьский план завершили в сборочном цехе только к середине ноября. Но в ноябре был свой план. Начальник сборки поднатужился, чтобы как-нибудь свести концы с концами, и безмерно ругал себя, что послушал Зубкова и согласился подписать фиктивный акт. Часть незавершенного плана, чтобы не раскрыть карты, пришлось перекинуть и на декабрь. Однажды, когда прибыли вагоны для отправки готовой продукции, а ее на складе не оказалось, хитрая игра чуть было не раскрылась. Но Марьям Уразметова — заместитель начальника финансово-сбытового отдела — была тогда в декретном отпуске, и Зубков уговорил не рассматривать вопроса, пока она не вернется на работу, — под тем предлогом, что эти дела были исключительно в ее ведении. В дальнейшем от Уразметовой скрыли этот факт, но однажды на собрании сборочного цеха кто-то из слесарей возмутился: «Да что же это такое, товарищи? Мы ежемесячно перевыполняем план, а нас попрекают, будто сборка плетется в хвосте?»

Марьям не могла пропустить такое заявление мимо ушей. «Неужели я где-нибудь ошиблась?» Она подняла всю документацию за прошлые месяцы, сверила данные с нарядами сборщиков и в конце концов докопалась, что план в октябре был выполнен лишь на бумаге.

Очевидная скандальность создавшегося положения заставила ее еще и еще раз проверять документы. Как назло, начальник отдела был в командировке. А без него Марьям не решалась объявить о своем открытии во всеуслышание.

Уразметову вызвали к директору. Она вошла в кабинет. Муртазин долго не поднимал головы от бумаг. «Нечестное дело и через сорок лет откроется. Вспомнишь, да поздно будет!» — раскаивался Муртазин. Не в первый раз казнил он себя за совершенную в минуту слабости ошибку, но считал, что исправлять ее уже поздно. После смерти поздно каяться. Вот торжествовал бы Чаган, если бы видел его сейчас! Невесть откуда возникшее воспоминание о Чагане острым ножом кольнуло Муртазина.

Стоя у стола, Марьям терпеливо ждала, когда директор освободится. Зазвенел телефон, и по грубовато-резкому тону директора Марьям уловила, что он сильно не в духе.

— Говорите, нет золотников? — переспросил Муртазин. — А почему мне звоните? Разве я делаю их? Ах, механический не дает… У вас разве ног нет сходить да получить? — Муртазин положил трубку и опять взял. — Начальника механического цеха… Назиров, ты что там солишь золотники? Сам отнеси… Зайду. Сегодня ему на ноги гири повесили… Что?! Заготовок нет? Зато у меня на столе их сколько угодно… Ждешь, когда принесут? Смотри, не будет нынче золотников, из тебя прикажу золотников наделать.

Бросив трубку, Муртазин уткнулся в бумаги. Но Марьям видела — он водил глазами машинально, не читая.

— Кем вы работаете на заводе? — внезапно спросил Муртазин и уставился на Марьям. Не только мощный подбородок, даже взгляд его был чугунно тяжел.

— Заместителем начальника финансово-сбытового отдела, — растерявшись от неожиданного вопроса, ответила Марьям.