Огонь неугасимый

Захар Корнеевич Ступак — коренной житель Радицы. И отец, и дед его маялись тут. Постепенно и не совсем обоснованно определился тут свой жизненный центр, свои закоперщики и даже своя аристократия. Ну, не та, не княжеских кровей — откуда тут княжеским, но тоже потомственная. Да хотя бы взять тех же Стрельцовых. С Калины-углежога начался род, еще задолго до революции славился. Буянством, разгульем, непокорством. Говорили старики, что Калина без особой натуги перекидывал через свою хатенку заднее колесо от телеги, водку пил только из четверти и до дна, Оку переплывал четыре раза взад-вперед и трижды парился в крепкой казенной хате, которая и до сих пор стоит как миленькая почти в самом центре Коломны. Гордей Калиныч тележных колес не швырял, но в кутузках сиживал не мене бати своего. Правда, не за буянство, за кумачовые рубахи, в коих любил щеголять на маевках. Был еще Вавила — сын Гордея и отец Ивана. Это и вовсе напасть божия. Но все это было, да сплыло. Хорошо ли, плохо — отошло, как говорится, на задворки истории. Иван! Потомок. Яблочко от яблоньки… Да на него ни одна собака в Радице брехать не хочет. Пусть хочет, но не рискует.

Понятно и то, что времена меняются, изменяя и облик людей. Радица теперь не какая-то трущоба, теперь она рядом с таким заводом, что гордиться можно. Сюда не только электричество или там газ в баллонах, здесь вон свои телевышки построили, мало им двух общих программ. Здесь теперь не удивляются, если слышат не по-русски, если видят интуристов. Правда, в силу рельефа сюда так и не провели водопровода и нет отсюда оттоков канализации, но слободчане и к этому приноровились. Чуть не у каждого в саду колонка-качалка и яма поглощающая от ванной комнаты. Да-да, ванны, туалеты теплые, а у кого и отопление с батареями. Но, как и в стародавние времена, у сталеваров тут растут дети-сталевары, у прокатчиков — прокатчики, а бухгалтеров или еще какого начальства тут сосчитать по пальцам. Вот потому-то Захар Корнеевич, поднявшись до предельной высоты начальника цеха, считал себя втайне аристократом. Нет, не отрываясь от массы людской, не особенно удивляя слободчан своими возможностями, но и не прикидываясь сирым да нищим. Считал. Можно сказать, что и теперь считает, но в том-то и дело, что не удержался в верхах, сполз вот опять до конторки начальника участка. А это, каждому понятно, не просто понижен. Где-где, а в Радице точно знают, что, как и почему. Почему у Федора Мошкары детки смугленькие, почему сучка Бобка сдохла, почему директор завода на новую квартиру переехал, почему у деда Гордея спина чешется, все, все насквозь тут знают. Ты их тут хоть зарежь, Гордея они величают по имени-отчеству, а вот его — Носачом. Завистники!

Но, дойдя до такой вот черты, Захар Корнеевич, надо отдать ему должное, останавливался и переводил дух. Зависть на Радице тоже не как везде. Не Терехову завидуют, что он вот секретарь парткома, а тому же Гордею, потому что сам секретарь парткома первый подает ему руку и величает Калинычем. Не Мошкаре, умудрившемуся на средненькую зарплату выстроить дом с мезонином, купить пианино и три шубы жене, Ивану завидуют, потому что он — глава всех заводских дружинников, потому что его боятся пуще начальника милиции все городские обалдуи, потому… Да черт их поймет, почему. Почему вообще кому-то взбрело в голову сделать сварщика Стрельцова начальником заводской дружины? И вообще…

Да — и вообще. Что-то теперь не так. Ну, не совсем так, и это не давало Захару Корнеевичу ни минуты покоя. Это мешало работать. Это мешало жить. Мысли такие следовали за Ступаком везде и неотступно. Вчера, например, всю ночь долбили. Какая тут рыбалка, какой, к черту, клев. Утром немного отлегло. Случайно, нет ли, но что-то оборвалось у Танюшки с этим обломом Иванушкой. Ох, дал бы господь. Денно и нощно молился бы… Только не в первый раз у них размолвочки, не надолго их разлучают. Вот если бы что-либо такое, чтоб под момент, да чтоб серьезное. Да чего там, подвернулся бы жених такой, чтоб Ивану не уступил, да чтоб Танюшке по душе пришелся.

Вроде посветлело на душе у Захара Корнеевича. Даже этот «кабинет» показался не таким удручающе убогим. Переменить стол с надписями, вышвырнуть скамейки, на кой черт их сюда притащили. А сначала подмести бы. Есть же уборщица, куда она смотрит, за что зарплату получает?

Неожиданно зазвонил телефон. Снимая трубку, с ужасом и оторопью подумал: «А если матерком кто шарахнет, что ответить?»

Произнес безликое:

— Да-а!

Слава богу, вежливо так переспросили:

— Захар Корнеевич?

— Да.

— Это Колыванов.

«О господи! Уж лучше бы монтажным матом обложили. Товарищ Колыванов. Подсидел, вытеснил, а теперь: «Захар Корнеевич. Мальчишка!»

Но продолжал вежливо, даже чуточку почтительно:

— Я вас слушаю, Виталий Николаевич.

«Волк бы тебя слушал тамбовский…»

— Зайдите ко мне через полчасика.

— Слушаюсь.

Швырнул трубку на рычаги, собрал воедино разбросанные по столу бумаги.