Огонь неугасимый

Павлов нахмурился. Еще не уяснив главного, он понял, что начинается заварушка. Нет, он не чурался ничего, что рождало производство, по секрету сказать, он любил заварушки, но в такой момент не надо бы отвлекаться. Блок котла раскачивается на толстых тросах, Маня-крановщица, свесившись через бортик своей «кошелки», сигналит и кричит. На углах вагонной рамы стоят наготове Тихий, Погасян, Чуков, готовые принять блок и помочь ему встать на квартиру. Четвертый угол свободен. Павлова ждет. А тут… Да что, собственно, тут? Наряд как наряд. Рекорд? Ну и что?

— Иди к нормировщику, к нормировщику! — сунул Павлов наряд не Рыжову, а самому виновнику.

— Ты что — ты… — возмутился Генка. Но Павлов был уже на полпути к луне. С обезьяньей ловкостью, мелькая руками и ногами, перескочил на откосину рамы, взвился на верхний швеллер, сделал по нему несколько мелких шажков на зависть канатоходцам и встал на четвертый угол.

— Давай, Маня-а! — руками и голосом повелел крановщице…

Нормировщик осмотрел наряд подозрительно, полагая, как видно, что ребята-монтажники затеяли какой-то подвох. Приоткрыл свой стол, покосился на что-то там, в ящике, опять на листок наряда, снова на Генку, спросил холодно:

— Ну и что? Чем могу служить?

— Так… вон, сами видите, — указал Генка на заколдованный листок. — Что там?

— Ну, так что? — еще холоднее задал нормировщик второй вопрос.

— Нормы другие надо, — подсказал Топорков.

Оживел нормировщик, даже повеселел сразу. Сощурился на Генку, посунул листок по столу к самому краю, третий вопрос задал осмысленный:

— Нормы другие? И только-то? Вы что — на простое нынче? Вам нечем заняться? Я эти нормы напридумывал, да? Вот! — выхватил он из ящика стола тоненькую книжечку-ценник. — Всесоюзные. Единые.

— А примечания? — задал Генка явно нелепый вопрос.

— Примечания? — совсем развеселился нормировщик. — Пожалуйста. Пожалуйста, пожалуйста, — подвинул ценник под бок к наряду. — Коэффициент на вечную мерзлоту, коэффициент на особо сложные условия? Вам какой?

— Тут же… тут тысяча восемьсот, — было запутался Генка, но храбро поправился: — Тысяча шестьсот восемьдесят процентов выработки. Вы понимаете, так не бывает. Надо что-то… ну, менять надо. Нормы.

— Ну, слушай, ну, ты понимаешь по-русски! — загородился нормировщик ладонями. — Что сам ты, что я тут… Знаешь, крой-ка ты в бриз! Да! В бриз. Ты же на этой, на козе рванул? Я помню, я видел. Говорили тут. А что — революция! Патент! Авторские! Крой! А? У меня дела, сам видишь. Держи-ка, держи! — всунул он листок наряда Генке в ладонь. — Давай бегом, там перерыв с часу!

«Может, ну их? — остановился Генка за дверью. — Что я — обязан их уговаривать? Они что — такие непонятливые, а я, значит, со своими денежками носись, называйся…»

Но и опять стоп, машина. Чего уж, они на своих местах сидят, а ты делай свое. Натворил, расхлебывай.

Стало грустно. Может, потому, что первый же выход «Антилопы» в свет получился какой-то не такой. Но, возможно, и потому, что Генка давно уже уразумел: плакали денежки. Все эти сто сорок за полсмены, двести восемьдесят за смену, почти семь тысяч за месяц. И не сказки ведь, вполне реально. Орудуй месяц молчком, а когда коснется, ты-то при чем? Гони монету. Заработанные. И не в мечтах, на самом деле иди и покупай автомобиль.

«БелАЗ двадцатипятитонный, — рассердился Генка на этого сметливого советчика. — А если на паровоз зашибешь? Рельсы где взять?»

Бриз — на пятом этаже инженерного корпуса. В бризе всего двое. Кабинет просторный, но всего два стола и два человека. Один — бородатый, мрачный, сосредоточенный на какой-то грандиозности, ссутулился над своим столом, воткнул указательные пальцы в заросли над висками, думает. Может, дремлет.

Второй, совсем молодой, тощий, с глубокими пролысинами и черными зубами. Сидит, тоже чего-то соображает. Решил Генка побеспокоить бородатого. Этот хотя и мрачный, но не такой занятой.

— Товарищ, простите… я не знаю, как вас величать, у меня дело к вам. Вот, — показал Генка наряд. Хотя в бризе нормами выработки не занимаются, а вот документ. — Мы в отделе сконструировали машину для обработки труб под завальцовку… — И умолк. А что говорить, если этот бородатик отключен? Где у него провод, где штепсельная вилка, где розетка? Как его запитать?

— Послушайте, товарищ!

— Я слушаю, слушаю, — не меняя позы, сообщил бородатик. Взял авторучку, сдернул колпачок, примерился к чистому листу, мельком взглянул на Генку, повторил: — Слушаю, слушаю! — И пошел строчить. Показалось, буквы впереди золотого пера бегут. Уметь надо.

— Мы сконструировали машину, и я на ней поставил рекорд, — сократил Генка до минимума информацию. — Тысяча шестьсот процентов.

— Давайте! — протянул бородатик левую руку с раскрытой ладонью.

— Что давать? — Генка собрался положить на ладонь свой наряд.

— Чертежи.

— Какие?

— Что… какие? — уставился бородач на Топоркова. — Обыкновенные. Какие есть. Где они?

— Нету, — отступил Генка. — Никаких нету. Мы на глазок…