Читаем Огонь под пеплом полностью

Брониковский был ошеломлен. В последние дни император дважды удостаивал его аудиенции, и каждый раз он слышал от него прямо противоположные речи – миндальничать с Россией Бонапарт не собирался. Возможно, он хочет скрыть свои истинные намерения от Потоцкого и Матушевича, зная об их связи с домом Чарторыйских? Всем известно, что князь Адам Ежи Чарторыйский был близким другом императора Александра и стремился возродить Польшу под эгидой России; именно он настоял на заключении союза с Австрией и Англией, приведшего к войне. Неудача под Аустерлицем отрезвила царя; князь Адам лишился министерского поста, сохранив за собой лишь управление Виленским учебным округом, но как знать наверное… Возможно, император французов хочет, чтобы в Петербург дошли именно эти его слова.

– Сир, – снова заговорил Потоцкий, – в Варшаве вас встречали как освободителя, и я совершенно уверен, что точно такой же прием вам оказали бы в Кракове и Лемберге. Да, нас мало, но каждого из нас одушевляет любовь к Отчизне. Мужчины, женщины, молодежь и старики – мы все готовы пролить свою кровь до последней капли, лишь бы Польша вновь была единой!

Наполеон махнул рукой.

– Восторженность жителей Галиции вполне естественна. Армия, возглавляемая польским полководцем и состоящая из поляков, вступает в страну, некогда бывшую Польшей, – есть от чего вскружиться голове у нескольких юнцов, которые записываются в армию, чтобы сражаться за свое отечество. Но Франция здесь ни при чём, и я не чувствую себя обязанным делать для Галиции то же, что сделал для Варшавского герцогства.

– И всё же позвольте мне изложить наши доводы в особой записке и подать ее на рассмотрение вашего величества.

– Пишите ваши записки, составляйте прожекты, вреда от этого нет, – разрешил Наполеон. – Поскольку они выйдут не из моего кабинета, я к ним буду непричастен, но только не рассказывайте никому о том, что я вам сказал.

* * *

В лакированную столешницу была вделана шахматная доска с расставленными на ней фигурами из слоновой кости, перед которой сидел манекен в белом тюрбане, полосатой сорочке и отороченной мехом темно-красной накидке с короткими рукавами. Его деревянное лицо лоснилось в отсветах канделябра, серые глаза таращились в пустоту, вислые черные усы были из настоящего волоса, как и густые брови. В левую руку, согнутую в локте, вставлена курительная трубка с очень длинным тонким мундштуком, правая вытянулась рядом с шахматной доской.

– Как вы изволите видеть, сир, перед вами автомат для шахматной игры.

Подвижный немец лет тридцати семи, с прической а-ля Тит, в синем фраке с большим вырезом и белом галстуке, завязанном сложным тугим узлом, так что поднятые кверху края накрахмаленного воротничка на треть закрывали бакенбарды, суетился возле большого ящика, за которым сидел манекен. С ужимками ярмарочного фокусника он открывал и закрывал три дверцы, демонстрируя мудреный часовой механизм из большого горизонтального валика с колками и разнокалиберных шестеренок, соединенных рейками, сквозное пустое отделение, где лежала только красная бархатная подушка, и выдвижной ящик со вторым набором шахмат, который он извлек и поставил на отдельный столик.

Наполеон рассматривал автомат, слегка склонив голову набок и рассеянно слушая перевод Маре, с трудом поспевавшего за подробными пояснениями. Это та самая машина, которая оконфузила немало великих и знатных людей, сразившихся с нею; только великий Филидор сумел поставить ей мат после довольно длинной и утомительной партии. Что ж, Бонапарт тоже француз, возможно, ему удастся сделать то, чего не удалось Екатерине Великой, ее сыну Павлу и даже Бенджамину Франклину. Шахматные фигурки – белого и красного цвета. В прошлом веке такую форму носили французы и англичане.

– Довольно, герр Мельцель, – оборвал Наполеон немецкую болтовню. – Начнем.

Немец поклонился, подошел к ящику и щелкнул каким-то рычажком сбоку; послышалось тоненькое скрежетание шестеренок, манекен поднял правую руку, коснулся ею своего лба и сердца и наклонил голову. Наполеон уселся перед шахматным столиком напротив, перевернул доску белыми фигурами к себе и передвинул королевскую пешку с е2 на е4.

– Прошу великодушно извинить меня, сир, но первый ход всегда делает Турок, – проблеял Мельцель.

– Белыми всегда играю я, – отрезал император.

Мельцель подошел к машине и передвинул белую пешку. Под мелодичный скрежет правая рука автомата простерлась над доской, пальцы сжались и разжались, красная королевская пешка переползла на е5; Мельцель переставил ее на доске императора. Наполеон двинул ферзя на f3, автомат – коня на с6. Белый слон вырвался вперед; красные высвободили второго коня. Что ж, быстрота и натиск – залог победы. Второй слон белых встал перед королем. Автомат звякнул, рука повисла в воздухе, а затем отодвинула белого слона обратно.

– Прошу прощения, сир, но вы ошиблись. Слон так не ходит.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза