— Они все обратили в пепел, — проговорил я, пуская письмо по ветру во мглу пылающую, — дабы ни единый волос его, меж страниц запавший, ни единый штрих пера, им оставленный, дабы ничто, с чем он соприкасался, что таило частичку его души, не уцелело, всеядным пламенем пожранное… Заблудшие, презренные… несчастные… они желали искоренить — предать вековечному мраку — самую память об этом Человеке… Но огню не затмить
Три месяца спустя у нас с Астрой родился сын. В день, когда Себастиану исполнился год, Эвангел, отныне живший с нами, внес в детскую ковчежец — ту единственную вещь, кою сберег он от пожара — и, раскрыв его пред колыбелью, стал поочередно доставать пестрые резные фигурки — игрушки Себастиана, подавая их младенцу и со слезной умильностью любуясь, как тот вертит их в хватких своих ручонках, удивленно созерцает ясными карими глазами…
К сей поре я коренным образом пересмотрел свою жизнь. Благодаря знакомству с Себастианом я бесповоротно познал, что людей не спасти, но уверовал непреложно, что спасти возможно себя и тех, кого любишь — тех, в кого веришь. Я сократил врачебную практику, посвящая освободившееся время самосовершенствованию и семье, счастливый взаимным сознанием, что делаю родных счастливыми — что, освещая свой путь, следую свету нашей Любви. Я продолжаю убежденно блюсти долг к людям, но впредь для меня всегда превыше всего есть