Огонь с юга

Сколько у меня времени, прежде чем вы откроете стрельбу?

Решив, что проверять не стоит, Кейда поспешил за тюремщиком, выдернув тряпки у себя изо рта. Страж уже дошагал до какой-то двери и перебирал ключи, свисавшие с пояса на цепочке. Отворив дверь, за которой нисходили во тьму ступени, он исчез. Кейда последовал за ним, моргая, неловко протягивая вбок скованные руки, чтобы ощупывать стену в темноте.

— Сюда. — Тюремщик засветил неряшливую сальную свечу в фонаре и повел Кейду по лишенному окон коридору мимо череды окованных железом дверей. Единственным звуком был стук сандалий тюремщика по каменному полу и более мягкое шлепанье босых ног Кейды. Кейде было зябко, но не из-за прохлады в темном подземном проходе.

Если здесь есть другие узники, они либо уже не в состоянии поднимать шум, либо темницы достаточно крепки, чтобы наружу не долетел даже крик.

Тюремщик остановился, подняв ключи ближе к фонарю, чтобы лучше рассмотреть их. Затем опять невнятно хмыкнул, как во дворе наверху, и отпер дверь, ничем не отличавшуюся от тех, мимо которых провел Кейду.

— Входи.

А мне ничего другого и не остается, приятель.

Кейда подчинился. Камера хотя бы оказалась чистой и сухой, со стенами плотной каменной кладки и голым полом. Немного света проникало сквозь решетку наверху в одной из стен. Кейда понял, что за решеткой находится внутренний двор.

— Давай-ка руки. — Тюремщик потянулся к ручным оковам Кейды, держа наготове новый ключ. Сняв с его запястий тяжелую стальную цепь, страж задумчиво взмахнул ею. Кейда приготовился к защите от удара, но тюремщик всего-навсего невнятно хмыкнул в третий раз и покинул камеру. Громкий удар тяжелой двери о косяк прозвучал столь же обреченно, сколь и поворот ключа в хорошо смазанном замке.

Что теперь? Ждешь, когда о тебе угодно будет вспомнить всемогущему Шеку Кулу? Он хочет, чтобы ему погадали по руке? Или тебя бросили сюда, чтобы посмотреть, как скоро тебя убьет страх или жажда? В любом случае, здесь с тобой не очень гостеприимны. Голый каменный пол и ничего мягкого под боком. Какой-нибудь падальщик с пляжа уже наверняка присвоил твой мешок, возможно даже, та убогая соплячка. Которая тебя предала. Она, несомненно, считает, что ее хорошо наградили, бедная дурочка.

«Что нельзя исправить, можно вынести». Сколько раз повторял тебе это Дэйш Рейк. Забудь о том, что потерял, и подумай, на что еще можешь рассчитывать. Одежда рваная, но еще годная. Жалкое подобие ножа пропало, выпало из ножен или отобрано кем-нибудь из воинов Шека Кула. И так и эдак — невелика потеря. Едва ли ты прорвешься отсюда с боем, положившись на клинок, который худо-бедно режет здешний пышный хлеб. Огниво все еще при тебе, хорошо, хотя что тут зажигать? Э, нет, есть кое-что, подсохнет и будет готово.

Встав на колени, он развернул на полу тряпку, которой ему затыкали рот. После этого его движения замедлились. Он провел дрожащей рукой по бороде. Затем его пальцы сомкнулись вокруг костяной завитушки, все еще висящей на шее. Хотя бы она осталась при нем.

Он не мог заставить себя сесть и задуматься, что принесет следующий извив прихотливой судьбы. И он стал шагать по камере в длину и в ширину. Десять шагов на восемь. Он измерил каждую стену в обоих направлениях, чтобы убедиться в точности. Встав под решеткой, он попытался дотянуться до нижнего края. И не смог. Отступив на шаг, он попытался оценить высоту, прикинув, насколько он не дотягивается и как высоко потолок.