Огонь с юга

Пока Сиркет занимался небольшой железной корзиной-жаровенкой, поставленной на шиферную плиту под окном, его отец снял с шеи искусно сплетенную золотую цепь, нашел ключ и отпер высокий шкаф, встроенный в стену. Внутри были битком набитые узкие ящички железного дерева с бронзовыми ручками-петлями. Кейда вытащил один и поставил на стол. Сиркет, высыпавший раскаленные угли на ложе из холодных и черных углей, поднял глаза.

— Мезил говорил, что нам следует держать ключи к тайнописи внутри двора. Захватчик может занять башню прежде, чем нападет на нас.

— Если захватчики когда-либо ступят на любой из наших островов, мы откажемся от любой тайнописи, которой пользовались раньше, и начнем с чистого листа. — И Кейда отпер ящичек. — Лазутчики тревожат меня больше, чем захватчики, пока дела идут как положено. Слишком много народу входит к нам во двор и выходит оттуда, даже если для этого им надо миновать Серно и его людей. Здесь проще заметить пробирающегося туда, где ему нечего делать, а ключи есть только у нас с тобой.

Порывшись среди бумаг в ящичке, он вытащил лист, где истолковывался тот самый вид тайнописи, который хозяин птиц с Гелима искусно вывел на своем свитке. Кейда быстро разобрал нехитрое письмо. Затем прочел повторно. Глубоко вздохнул и принялся поочередно изучать каждый таинственный значок и его смысл. Послание не менялось.

Люди Чейзена бегут от волшебства. Они молят об убежище или чистой смерти, как будет решено.

— Что говорится в послании с Гелима?

Кейда оторвался от бесплодных попыток придать какое-то иное значение словам, чтобы посмотреть, как Сиркет работает маленькими мехами у основания жаровенки. По лицу юноши бежал пот.

Что написано на моем лице?

— Не уверен, что понял правильно. — Кейда обошел стол, чтобы бросить измятую бумагу на угли, где она быстро стала пеплом.

Такие подозрительные вещи не должен после меня прочесть никто другой, даже мой сын. Нет, пока не будут развеяны сомнения. И то, что старейшина Гелима написал такое, пусть тайнописью, само по себе достаточно скверно.

Кейда еще раз глубоко вздохнул, по-прежнему чувствуя, как кровь бьется в его горле.

— Дай-ка посмотрю, что могут нам сказать огонь и самоцветы. — Он вернулся к шкафу и снял с полки маленький ящичек.

— Отец? — Слабая тревога окрасила любопытство Сиркета, когда тот снял до блеска отполированный лист меди с крюка на стене и положил сверху на угли.

— Будь предельно внимателен. — Кейда подбадривающе улыбнулся, открывая ящичек, где оказались драгоценные камни, мягко засиявшие в свете лампы. — Такое гадание применяют только в самых важных случаях. — Он бросил горсть необработанных камней на нагревающийся металл. Они покатились, скользя, неровные, но отполированные, являя свою природную красоту. — Обрати внимание, как они движутся по отношению к земному компасу и дугам небес, — тихо сказал Кейда. — Не упусти ни одного изменения цвета. — Он потянул к себе лист бумаги и взял тростниковое перо; чернила уже стояли рядом с ним на столе.

Сиркет невольно поглядел в окно, чтобы проверить, как расположены звезды. Кейда не отводил глаз от камней. Он закрыл слух для негромких голосов из-за двери и ночных шумов за окнами, не обращая внимания на удушающую жару в чертоге.

Когда металл достаточно нагрелся, камни пришли в движение. Изумруд проворно сместился, направляясь к северу. Желтая шпинель заставила отца и сына вздрогнуть, когда внезапно покатилась вбок и ударилась об аметист.

— Что это означает? — затаив дыхание, спросил Сиркет. Кейда не сводил глаз с камней, не глядел даже в заметки, которые делал. Несколько клякс не могли изменить их смысла. Сапфир неподвижно стоял на боку. Это ему мерещится — или синева темнеет? Небольшой топаз, приплясывая, подался на восток. Кейда оглядел рубин, покачивающийся туда-сюда.

— Поднимись и почитай для меня знаки в небе, — медленно распорядился он. — Прочти главный квадрат, а затем начерти треугольник с юга.

Оттуда-то и идет беда. Посмотрим, что ты увидишь.