— Отсюда на восток, мой повелитель.
Пока Телуйет бормотал указания, ведя Кейду через лабиринт коридоров, тот неустанно размышлял, что может случиться, если Улла Сафар заупрямится.
Такие размышления занимали Кейду весь путь по длинным проходам и лестницам. Покои многочисленных жен Уллы располагались над рекой, и его первая жена Миррел Улла хозяйничала в целой веренице великолепных залов, где воздух освежали душистые ветры с далеких холмов. Рабыни в соблазнительно прозрачных платьях и ярких украшениях из эмали с улыбкой поприветствовали Кейду у дверей.
— Как я вижу, Сафар может похвастаться целым отрядом новых наложниц, — небрежно бросил он Телуйету.
— Хотел бы я знать, не пустил ли он старых плыть по реке, и если да, то много ли они проплыли, — мрачно пробормотал тот.
Когда они зашли внутрь, Миррел Улла отвернулась от окна. Окна в этом зале тянулись от пола до потолка и выходили на широкую террасу, затененную кокосовыми пальмами, за которыми тщательно ухаживали, и маленькими деревцами в декоративных горшках. Кейда встал так, чтобы его обдувало ветерком, но особой прохлады все равно не почувствовал.
— Мой господин Дэйш, вы почтили наш смиренный дом своим присутствием. — Миррел, изящно сложенная женщина среднего роста, приблизилась, раскинув звенящие золотом браслетов руки в радушном приветствии.
— Ни один дом не может быть назван смиренным, когда его украшаешь ты. — Кейда взял ее руки и коснулся их губами, стараясь не зацепиться бородой за одно из нарядных колец.
Миррел кокетливо рассмеялась, положив темную, как черное дерево, руку на затянутую в черный шелк грудь. Ткань была обильно украшена крохотными стеклянными бисеринками, вшитыми в узоры словно бы из перьев сказочной птицы, серебристых, окаймленных золотом. Облегающее, с низким вырезом, соблазнительно приоткрывающее руки и грудь, платье густо серебрилось, переливаясь золотом при каждом движении. Юбка была собрана из отдельных полос ткани, каждому из которых швеи придали вид поблескивающего пера, отчего сильно выигрывали стройные ноги Миррел.
Миррел уже глядела куда-то мимо Кейды, и суровое выражение ее глаз плохо сочеталось с мягким зовом искусно подкрашенных губ.
— Ритсем Кайд! Добро пожаловать, более чем добро пожаловать, и тебе, и Тэйсье!