Огонь сильнее мрака (СИ)

Найвел скосил на него глаза, как раненная лань.

– К... Куда мы? Куда летим?– прохрипел он.

Джон закинул ногу на ногу.

– Пока – в Кинки, – сказал он. – Я бы попросил нас высадить пораньше, но дирижабли такого класса могут приземляться только на причалах. Сядем в чистом поле – ветер налетит, побьемся. Сам должен знать, всё-таки образованный человек. Так что... Так что у нас часа три-четыре свободного времени. Посидим втроём, поболтаем. А уж в Кинки погрузимся на паром – и обратно. К дядюшке под крылышко.

Найвел слушал, наморщив лоб и часто сглатывая. Глаза его были полны слез, но Джон решил, что это – из-за пережитого русалочьего паралича.

– Мн-не нельзя к-к дядюшке, – выдавил Найвел. – Вы не понимаете...

– Чего там не понять, – кивнул Джон. – За то, что ты устроил на Тоунстед, тебя полагается судить. Может, и будут. Но это уж как дядя решит. В уставе Гильдии есть пункт о неразглашении обстоятельств дела. Поэтому я на тебя в полицию заявлять не обязан.

Он помолчал и добавил:

– Хотя, надо признать, было бы неплохо.

Найвел испустил долгий, прерывистый вздох.

– М-мне очень жаль, – прошептал он. – Мне так жаль...

– Охотно верю, – сказал Джон с отвращением. – А где Ширлейл? Где госпожа Койл?

Найвел обвел глазами каюту.

– Ширлейл... – сказал он, – Ширли...

Он зажмурился, из-под век к вискам потянулись блестящие ниточки слез. Задрожав всем телом, Найвел со стоном выдохнул и стал хрипло дышать открытым ртом, кривя дрожащую нижнюю губу.

– Извините, – забормотал он, – извините меня...

– Что стряслось-то? – подала голос Джил.

Найвел помотал головой и, опираясь на трясущиеся руки, сел. «Разжалобить, что ли, хочет?» – сердито подумал Джон. Весело же будет, если всё оставшееся полетное время придется терпеть сопливые басни. Интересно, Джил не слишком разозлится, если оставить её на часок одну с пленником, а самому пойти выпить чего-нибудь в салоне?.. Но тут Найвел с нажимом вытер глаза, шумно потянул носом и хрипло сказал:

– Я сейчас все расскажу. С са-самого начала.

– С начала – так с начала, – согласилась Джил, выразительно посмотрев на Джона. – Мы слушаем.

– Слушаем, слушаем, – проворчал Джон, садясь обратно на свою койку. – Весь внимание...

Найвел еще раз вздохнул и принялся за рассказ. Чем дольше он говорил, тем спокойнее делалось его лицо, потому что всё, что могло случиться, уже случилось, и ничего изменить было нельзя. Он говорил, а Джон, летя над землей, глядя в окно на крошечные города и деревья, слушал его, словно Найвел был обычным попутчиком, отводящим душу в дорожной беседе. Слушать пришлось долго.

***

С детства он жил в собственном уютном мирке, куда заказан был путь остальному человечеству. Были отец и мать, которые покупали журналы и книги, была аптека на первом этаже дома, было много времени, целая вечность – после уроков каждый день оставалось по десять часов на то, чтобы выращивать кристаллы, нагревать смеси и дистиллировать растворы. В девять лет он уже знал, что медь горит в парах серы и умел серебрить фигурные пластины. В десять – придумал новый способ для получения аммиачной нити, в одиннадцать – увлекся хроматографией. В двенадцать интерес к химии стал угасать: Найвел вдруг обнаружил, что всё это время рядом с ним обитало по-настоящему волшебное царство чисел. Математика была той же химией, только идеальной. Чтобы ей заниматься, не требовалось покупать реагенты и мыть пробирки, достаточно было карандаша и листа бумаги. В течение следующих пяти лет Найвел жил математикой: оставил далеко позади школьную программу, решал матрицы, считал ряды, зачитывался учебниками так же, как его сверстники – детективными романами. Но чем глубже он погружался в числа, тем яснее видел, что никакой магии в них нет. Доказательство самой хитрой теоремы основывалось на логике и обычных, давно знакомых выкладках. Решение уравнений было сродни фокусу, цирковому трюку, когда, затаив дыхание, следишь за метаморфозами, а потом кто-то говорит: это все ловкость рук, в волшебном ящике устроено двойное дно, а над сценой висит система зеркал... Найвел жаждал подлинной магии.