Огонь сильнее мрака (СИ)

– Плевать, – сказал он. – Я и раньше был не такой, как все. Стал немного... ну, сильнее. Это вообще ни хрена не значит.

Джил закусила губу.

– Это до хрена всего значит. У тебя скоро жизнь будет совсем другая.

– Ты о чём? – напряжённо спросил Джон, хотя уже понял – о чём.

Джил вдохнула, задержала на секунду дыхание и выпустила воздух.

–Дашь людям блаженство. Энергию. Возродишь страну. Вернёшь всю магию, какая была. Чтобы машины, как раньше, всё...

Джон покачал головой:

– Это мы уже проходили. С Хонной. Сровняют меня с землёй пушечным залпом, и конец всей истории.

– Не сравнивай, – перебила Джил. – Хонна был старый. Ничего не умел. Только щупальца отращивать. И про валинар знал. А ты... Да ты ж по-настоящему волшебные штуки делаешь. В головы людям залезаешь. Мёртвого сумел оживить. И тогда, в тюрьме. Это же ты их тогда, верно?

– Верно, – нехотя признался Джон. – Само вышло.

– И это только начало! – Джил стиснула его пальцы обеими руками. – У нас с рыжим только силы взял. А уже вон сколько можешь! Ты скоро...

Она вдруг осеклась и отвернулась. Шмыгнула носом. Джон изо всех сил сжал зубы.

– Я тебя не брошу, – сказал он. – Никогда.

Джил дёрнула головой и сердито вытерла щёки.

– О людях подумай, – сказала она неровным, севшим голосом. – Глянь, как живут. Ты им всем помочь должен. Во... Возглавить.

Джон встал, обошёл стол и неловко обнял её, сидящую. Погладил по волосам. Джил прижалась лицом к его рубашке. За окном темнело, река была чёрной и блестящей.

– Ничего я не должен, – сказал он сквозь зубы. – Не хочу их возглавлять. Не дождутся – ни энергии, ни блаженства, ни хрена. Знаю я их повадки, они всё сумеют повернуть так, чтобы я крайним остался. А ты мне дороже всех их, вместе взятых, и пошли они все на хер.

Джил покачала головой.

– Это неправильно, Джонни. Нам с тобой было хорошо. Вдвоём. Против белого света. И тебе хочется, чтобы так и дальше. Но дальше так не будет. Я чувствую.

Она поднялась, подошла к раковине и плеснула на лицо холодной водой. Джон опять достал портсигар, сунул в зубы курево. Джил встала рядом, приглаживая волосы. В кухне сгущалась вечерняя синева, и было как-то по-особенному тихо, как бывает в самом начале Беалтайна, в пору, когда только-только восходит над домами луна.

– Помнится, Иматега говорил, дескать, богами двигала жажда власти, – вполголоса сказал Джон. – Я вот ничего такого не ощущаю. Только сильнее хочется, знаешь, на какой-нибудь необитаемый остров. Чтобы вообще ни души вокруг. Только мы.

Джил вздохнула и стала расплетать косу.

– Может, со временем проявится. Жажда эта. Годков через пятьсот.

Джон пригляделся. Джил улыбалась – едва-едва, самыми уголками губ, но определённо улыбалась. Аура её была бледно-голубого цвета.

– Ты подумай, – сказала она, расчёсывая волосы пятернёй, – все эти машины... Все раритеты. Лежат, ржавеют. А ты – раз! И всё заработало. Тебе ведь храмы ставить будут.

Джон хмуро кивнул. Кончик самокрутки разгорелся от затяжки.

– А в храмах алтари, чтобы я из народа силы сосал.

– Да и хрен бы с ним. Главное – сытые все будут.

Кислый табачный дым ел глаза. Джон пошире открыл форточку.

– Я вот чего думаю, – сказал он негромко. – Хальдер-покойница, конечно, молодец была. Университеты, промышленность, технологии. Армия, опять же. Да вот только её помнят не за это, а за то, что она развязала грёбаную войну за власть. И всегда только это будут помнить. Знаешь, почему?

– Потому что помнят всё плохое? – лицо Джил светилось в сумраке голубоватым сиянием. Джон задумчиво сбил пепел в форточку.

– Потому что не за что больше помнить. В университетах теперь ничего путного не изобретают. Технологии накрылись. Армию перебил Ведлет. Не осталось ничего.

– Чему оставаться-то?

– Не знаю, – сказал Джон устало. Он вдруг почувствовал, что силы, взятые у Джил и О'Беннета, подошли к концу, а своих сил у него вовсе не было. – Не имею понятия. Но вот, знаешь, хотелось бы чего-то. Она ведь была как родитель для всех людей. Ну, в Энландрии. Родитель – он любит своих ребят. Не только на работе вкалывает, чтобы у них было чего пожрать, и где ночь провести. Родители...

Он замолк, вспоминая отца. Любил ли отец Джона? Пожалуй, любил. Порол, конечно, по поводу и без. И особых нежностей не было никогда. А мать? «Руки мои – крылья, глаза мои – стрелы. Век тебе меня любить, век меня не забыть»... Книги, и платье с красными пуговицами, и как она будила по утрам, и голос, голос. Самокрутка погасла, а он всё стоял в темноте и вспоминал.

– Да, – проронила наконец Джил. Она, должно быть, тоже вспоминала. – Родители – вроде как дом. Который навсегда. Куда можно прийти.

– Который никуда не денется, – поддержал Репейник. – Как это... Мера всего сущего.

– Чего мера?

– Неважно. Проехали.

– Куда уж мне, – в тон ему сказала Джил. Глаза её матово блеснули в темноте, как жёлтые прозрачные камни. Джон скованно усмехнулся:

– Ну, ты поняла. Боги людям были нужны вместо родителей. А они только сделку заключили. Алтари эти, обмен... Вот и помнят их по-злому. И меня так же помнить будут, если что. Какой из меня родитель. Мера сущего, холера.