Огонь сильнее мрака (СИ)

Пер ухмыльнулся и крутанул ломом:

– Разбойников никогда туточки не видал.

– Ну и зачем тогда с частоколом возиться? – удивился Репейник. – Поставили бы обычный забор, можжевельник высадили – вот вам и готова изгородь.

– Да толку-то с изгороди, она ж низкая, а это отродье как ломанётся… – с жаром начал Пер, но тут же осекся и покосился с испугом на Репейника. «Ух ты, – подумал Джон. – Похоже, интересные дела у них творятся. Отродье, против которого нужен частокол – это любопытно». Он остановился. Пер, шаркнув ножищами и подняв облако пыли, тоже притормозил, и тогда Джон коснулся руки Пера. Всего на секунду…

ну всё теперь шериф с меня шкуру спустит как батя ремнем по жопе чашку разбил

…всего на мгновение…

вот меня понесло дурака а этот хер городской тоже хорош привязался дурак а он хуже ярмарка по полю шуты скачут

…похлопал по плечу…

частокол частокол ишь вырядился пушка напоказ вышел бы против меня я бы те показал частокол зачем нам частокол

…задержал руку…

надо было сразу врать против волков и все тут а теперь как ему не расскажешь про эту тварь не расскажешь все равно узнает все равно про волков врать зубы острые

…отдернул, разрывая контакт...

вот гад что делать-то задавлю порву ненавижу кровь на земле зубы

…но успел понять, что угадал.

Сложно выудить что-то понятное из мутного потока, который несется в чужой голове. У каждого человека есть проторенные дорожки в собственном уме, своя, как говорят доктора в Дуббинге, ассоциативная матрица. Да еще эмоции, всегда эмоции, любая мысль окрашена в желание, ненависть, страх, надежду, восторг… От чужих эмоций у Репейника начиналась мигрень. Чем ярче были чувства у того, кого читал Джон, тем быстрей начинался приступ мигрени, и тем сильней была боль. Вот и сейчас – заломило в затылке, расперло виски, стукнуло в темя. Репейник поморщился. Пер мрачно косился на него. Ну да, конечно. Хер городской, вырядился, пушка напоказ, а теперь еще зачем-то пальцем тычет. Однако как он боится этого своего шерифа, похоже, суров у них шериф… А ведь не коня увели у старосты, все намного серьезней. Репейник остановился, быстро огляделся и, глядя прямо в мрачные глаза детины, сказал негромко:

– Порядок, Пер. Я ведь всё знаю. Слухи уже до Дуббинга дошли.

Пер недоверчиво повёл головой, а Джон прибавил:

– Шерифу ни слова не скажу.

– Не скажете? – буркнул Пер.

– Чтоб мне сгореть, – сказал Джон и улыбнулся. Пер тоже заулыбался, сначала неуверенно, а потом расплылся в улыбке и от души хлопнул Репейника по плечу.

да не нормально свой не выдаст зря я его так а как же он всё знает выходит кто-то сболтал

Контакт на этот раз вышел совсем недолгим, но Репейнику хватило и мгновения, чтобы сообразить: он взял правильный тон. «Главное, не давать больше ко мне прикасаться, – подумал он сквозь волны мигрени, – а то свалюсь прямо здесь. До чего легко у деревенских настроение меняется, о боги мертвые… Так, надо разыгрывать осведомленность».

– Давно это в последний раз было? – деловито спросил Джон. Полезно держать наготове такие вопросы, ничего не значащие, ни к чему не обязывающие, но исподволь побуждающие собеседника рассказывать всё, что он знает.

– Месяц прошел, – хрипло, понизив голос, сказал Пер. – Как раз ночь темная случилась, безлунная. Она ж не любит свет-то, днем ни в жизнь не покажется. Ну, и луну тоже того… не очень.

Репейник кивнул, подбадривая.

– А мы все спали, – продолжал Пер уже громче, – тогда Клаут на воротах стоял, а все спали. Он стоял-то не один, с ним Люку положено было дежурить, да Люк принявши был с вечера, ну, это… разморило его. В канаве отдыхал. Клаут все зенки проглядел, а не заметил, как она подкралась. Во-от… А Люк-то принявши был, его и разморило… Она, значит, подкралась…

– И конец Клауту? – подхватил Репейник. Пер удивленно на него глянул:

– Да нет, Клаута она заворожила, а потом его отпустило, под утро уже, правда, но отпустило. Да вы ж его сам видали, он с топором у ворот щас был. Клаут теперича боится снаружи-то стоять. Говорит, у него, как это, фибия, вот. А Люку хуже пришлось, – Пер замолчал и сочувственно помотал головой.

– А что с Люком стало? – спросил Репейник.

– Выгнал его шериф со службы, – убитым голосом сказал Пер. – Сказал – за преступную халатность. За пьянку, то бишь.

Повисло молчание. Правда, ненадолго.