Огонь сильнее мрака [СИ]

В «Пьяном коне» посетителей оказалось, по раннему времени, всего четверо. Один сидел за стойкой, уставившись в незримые для остального мира дали, и время от времени отхлебывал из стакана. Другой устроился за столиком у окна и пристально изучал винную карту. Третий и четвертый о чем-то тихо препирались в углу. Никто из этой четвёрки не походил на бывших подопечных Хонны Фернакля, поэтому Джон позволил себе расслабиться. Место у входа было не самым уютным, зато отсюда просматривался весь зал. Заведение и впрямь оказалось дорогим, бродяга не ошибся: на полу вместо грязных опилок лежали коврики, откуда-то тихо гнусавил патефон, а барменша — за стойкой обреталась крупная тетка лет сорока — была затянута в белую сорочку и носила на шее крохотную бабочку. Как только Джон занял столик, подошел официант в переднике — чистом и даже, кажется, накрахмаленном. Репейник заказал пастуший пирог, запечённые в фарше яйца и светлое пиво.

Еду принесли быстро. Джон не спеша расправился с ужином, поглядывая на развешанное по стенам старинное оружие. Здесь были длинные пехотные двуручники, многократно запрещённые и столь же многократно разрешенные фламберги с волнистыми клинками, раскрашенные щиты, по которым ни разу не били мечом, а также пара настоящих боевых магических жезлов, выщербленных и местами обуглившихся. С жезлов, разумеется, сняли все зарядные кристаллы, так что остались одни стержни — живописные, но совершенно безвредные. За то время, пока Джон ел, кабак постепенно заполнялся посетителями. Каждый раз, когда кто-то входил, мелодично звякал колокольчик над дверью, и Репейник поглядывал на вошедшего, но ни Хенви Олмонда, ни его соратников так и не увидал. Закончив трапезу, Джон подозвал официанта и спросил коктейль «чернобурку». Официант сокрушенно покачал головой. Такого коктейля здесь отродясь не смешивали; вот если бы добрый человек сказал ингредиенты… Парнишка был молод, от силы лет двадцати, и не знал всех тонкостей бизнеса. Джон повторил название, прибавив, что барменша наверняка знает, о чем речь. Официант недоверчиво сморгнул, редкие усики над пухлой губой задрожали, но он пересилил себя и ушел к бару. Там, облокотившись на стойку, перекинулся парой слов с барменшей. Та, подумав, кивнула, после чего официант ушел на кухню, а барменша достала шейкер и принялась его артистично трясти.

Джон положил на стол деньги, встал и подошел к стойке.

— Полиция? — буркнула, не поднимая глаз, барменша.

— Сыщик, — сказал Джон.

— Гильдия?

— Нет, — сказал Джон, — я сам по себе.

— Тогда ладно, — сказала барменша. У неё было круглое лицо с крестьянским носом-шишкой и пухлыми губами. Над левой бровью виднелся розовый шрам. Открыв шейкер, барменша налила прозрачной жидкости в высокий стакан. Джон порылся в карманах, отсчитал пятнадцать серебряных форинов и, сложив монеты столбиком, звякнул ими о стойку.

— Однако, — заметила барменша. Всё так же не поднимая глаз, она ловким округлым движением сгребла монеты.

— Если сговоримся, будет ещё, — посулил Джон.

— Да как скажете, — ответила барменша. — Лишь бы не из полиции.

— А что, легаши уже про «чернобурку» знают? — удивился Джон.

Его собеседница только махнула рукой.

— Я вам верю, — сказала она.

«Ещё бы, — подумал Джон. — Полицейский шпик бы тебе небось денег не дал, а предложил в отделение пройтись или пригрозил санинспекцией. А ребята из Гильдии сроду пятнадцать монет не отвалят — у них расходы казённые, за каждый форин отчет держать надо». Он отпил из стакана. В стакане была чистая вода.

— Меня зовут Ульта, — сказала барменша.

— Джонован, — представился Репейник.

— Что у вас? — спросила Ульта.

Джон вынул из кармана сложенные вдвое гравюры и бросил на стойку. Барменша смела гравюры таким же точным и незаметным жестом, как до этого — деньги. В это время к бару подошли трое молодых клерков — шумных, с расстегнутыми воротничками, только-только со службы. Ульта отошла их обслужить. Минут десять она разливала пиво из краников с разноцветными эмблемами, принимала деньги и выдавала сдачу, вежливо улыбаясь остротам молодежи. Освободившись, она вернулась к Джону, вынула гравюры из-под стойки и стала рассматривать, подолгу держа в отставленной руке и дальнозорко щурясь. Закончив, вернула бумаги Джону — все, кроме одной.

— Только одного знаю, — сказала она категорично, — вот этого.

Уверенно хлопнув ладонью, она выложила последнюю гравюру на стойку. Это был портрет Хенви Олмонда.

Джон удовлетворенно качнул головой.

— Давно заходил? — спросил он небрежно.

Барменша пожала плечами.

— Да каждый день тут обедает. Порой ночной колпак пропустить заскакивает. Хотя… Вроде бы, вчера не появлялся. Да, точно, вчера не был. Но позавчера — зашел, спросил тёмного эля и орешков, посидел, еще заказал, еще посидел… расплатился, чаевых дал. Часов в одиннадцать ушел.

«Позавчера!» — эхом отдалось в голове у Джона.

— Сегодня, может статься, придет, — продолжала Ульта.