Огонь в его крови (ЛП)

— Ага, — уверяю я его, всеми силами стараясь не обращать внимания на его движения. Меня пробирает дрожь, потому что снова чувствую эту самую сверхъестественную смесь страха и удовольствия. Обожаю и ненавижу, что ему хочется заботиться обо мне. Ненавижу, что я настолько измучилась от одиночества, что даже внимание дракона кажется таким волнующим. Однако я должна сосредоточиться на главном. У меня здесь вода, и я хочу по-быстрому закончить обмываться, до того как меня прервали. — Я моюсь, потому что грязная до омерзения.

Он смотрит на меня, а затем прикасается к моей мокрой руке, проводя кончиками пальцев по коже.

— Клау-да.

Застыв, прерываю мытье. От интонации его голоса у меня волоски встают дыбом от осведомленности о его помыслах. Все мое тело с головы до ног покрывается гусиной кожей. Именно в этот момент в его голосе проступает заметная нотка поистине завораживающей хриплости. Я бросаю взгляд на него, а он просто забирает у меня бумажные полотенца, которые держу в руке, и начинает осторожно мыть мою руку. Его прикосновения к моей коже такие нежные, любящие, он проявляет осторожность, чтобы не тревожить мои раны.

И я позволю ему это делать, а что еще остается? Разумеется, он слегка, э…, возбужден, тем не менее, Кейл очень добр ко мне и защищает. Если оттолкнуть его с разгневанным «нет», когда он ведет себя так ласково, я испорчу настроение Кейла и его глаза снова станут черными.

Ладно, должно быть, я со странностями, но его прикосновения и, правда, очень приятные. Пальцы у него теплые, а ласкающие и нежные прикосновения скользят по моей руке так, что совсем не кажутся лапающими, а одобряющими. Исследующими. Когда становится ясно, что он не собирается меня хватать за что бы то ни было, я успокаиваюсь и позволяю ему продолжать. Когда он проводит мокрыми бумажными полотенцами у меня за плечами, я поворачиваюсь, чтобы предоставить ему лучший доступ к моей спине и приподнимаю свои грязные волосы, чтобы помочь ему.

— Спасибо, — бормочу, наблюдая за ним в зеркале.

У него гигантский стояк. Ну, это само собой. Похоже, у этого мужчины постоянная эрекция. Тем не менее, выражение его свирепого лица целеустремленное, как будто он решительно настроен стать самым лучшим мойщиком. Это покоряюще мило.

Как это ни парадоксально, но я его больше не боюсь. Кэйл только и делает, что ведет себя нежно и внимательно, и, несмотря на его очевидное возбуждение, он даже не пытается что-то в связи с этим предпринимать. Даже омовение до сих пор невинное. По каким-то причинам он считает меня своей и всерьез настроен обо мне заботиться. Ну, бывают ситуации гораздо худшие, чем эта.

Его пальцы скользят вниз по изгибу моей спины, и это легкое прикосновение заставляет меня трепетать, а кожу покалывать от осознания проблемы.

Я что, сказала, что омовение было невиновным? Потому что, по всей видимости, оно принимает несколько неожиданный оборот…

Самое странное, что я нахожу его прикосновения… захватывающими. Приятными. Мои соски напряжены, и я чуть отстраняюсь, чувствуя себя немного не по себе из-за ответной реакции моего тела. Неужели я возбуждаюсь от его прикосновений? Господь всемогущий, да что ж со мной не так? Он — дракон и полусвихнувшийся. Я абсолютно уверена, что он убил людей больше, чем я белок. Он — непримиримый враг. И все же… у меня аж дыханье перехватывает от его прикосновений, которые заставляют меня извиваться. Словно жду не дождусь увидеть, опустит ли он свою руку еще ниже, и что будет, если он это сделает.

Возможно, прошло по-настоящему долгое время с тех пор, как кто-то прикасался ко мне с добротой, и именно поэтому я теперь возбуждена. А может, это что-то вроде извращенной драконьей версии Стокгольмского синдрома.

Кэйлу нет никакого дела до моих переживаний. Он снова опускает бумажные полотенца под проточную воду и прикладывается ими к другой моей руке. Только он это делает, из его горла вырывается очень низкий, рокочущий звук… и затихает. Поворачиваюсь и вижу, что он пристально смотрит вниз на длинную, воспаленную красную линию моей огнестрельной раны. Это всего лишь глубокая царапина, но пока я смотрю, его глаза в очередной раз меняют цвет на черный, и я понимаю, что он уже разозлился.

— Не волнуйся, Кэйл. Мне совсем не больно, серьезно, — я изображаю ослепительную улыбку. Царапина болит, но, слетев с катушек, он вполне может ударить намного серьезнее. — Едва уже помню.

Его глаза переключают цвет, меняются с черного к золотому. Взгляд застывает на мне.

— Я в порядке. Правда, — когда его глаза снова начинают темнеть, я решаю пойти на риск. Я касаюсь его подбородка и заставляю посмотреть прямо в глаза. — Хочу, чтобы ты сохранял спокойствие. Поверь, я в полном порядке.

— Клау-да, — голос у него тихий, расстроенный.