Огонь в ночи

Потом она опять побежала на кухню, развела в мисочке уксус и кинулась обратно обматывать смоченными в уксусе носовыми платками запястья и ноги Зотова. За этим занятием ее и застал изумленный Федька.

– Мам, ты чего? Алика лечишь, что ли? – сонным хриплым голосом спросил он, заглядывая в настежь распахнутую дверь материнской спальни.

– Нет, сынок, это я его пытаю так. Уколами и уксусом. Он себя последнее время что-то плохо вести стал. Иди зубы чисти, а то и тебя сейчас мучить начну.

– Ладно, ма, чегой-то с ним? Мне Алика жалко. Он меня не воспитывает. Правда, прикольный чувак. Говорил, что меня уже надо у него на Невском поселить, а вы тут жить будете. Скорей бы уже.

– Это ж когда тебе этот прикольный чувак такое говорил? – удивилась Панкратьева.

– Да когда ты в командировке была, а я съел все, что было в холодильнике.

– Пожалуй, надо ему за это еще парочку шприцов вколоть. Федя! Дети должны жить со своей мамочкой до тех пор, пока не вырастут и не начнут зарабатывать денежки, чтобы помогать мамочке в старости. И даже не надейся! Я тебя и так-то почти не вижу.

– Вот-вот! Какая разница, если я на Невском жить буду? – Федька сладко зевнул и почесал свою лохматую голову.

– Прекратить разговорчики, марш в ванную, я сейчас завтрак делать буду. А этого прикольного за глупости, которые он детям говорит, лечить и вовсе перестану.

Федька скрылся в коридоре. Панкратьева потрогала лоб Зотова, тот слегка покрылся испариной. Для проверки сунула Зотову под мышку градусник. Столбик замер на тридцати девяти. Ага! Процесс пошел. Она сменила Зотову уксусные повязки и помчалась на кухню делать любимую Федькину яичницу с помидорами и сыром. Вдобавок решила еще и картошки пожарить. Растущий детский организм эту яичницу проглотит и не заметит.

Когда она поставила перед Федькой огромную тарелку с хрустящей картошкой и вкусной яичницей, из спальни раздался стон Зотова. Стон этот почти походил на скулеж. Панкратьева помчалась в спальню и увидела, что Алик открыл глаза. Она потрогала его лоб. Лоб был влажным и прохладным. Ну слава богу! Уколы все-таки подействовали.

– Что же ты со мной сделала, ведьма проклятая? – со стоном спросил ее Зотов.

– Жаропонижающее вколола! У тебя температура была почти сорок, я перепугалась. Ты ж без сознания был. А чего мне надо было делать? Смотреть, как ты помираешь? Или скорую вызывать? Ну, честно признаюсь, укол тебе делать мне страшно понравилось. Я бы с удовольствием тебе еще парочку вставила. Ну-ка, давай попу поглядим, нет ли там синяка.

– Да я не об этом! Это ты все правильно сделала, – почти прошептал Зотов.

– А о чем тогда? – удивилась Панкратьева.

– Ты со мной что-то сделала прошлой ночью, когда я дома не ночевал, помнишь? Я это сразу почувствовал, меня как стукнуло что-то, а потом уже утром, дома, после твоего ухода нехорошо стало. Затошнило и вырвало. Я все равно на работу пошел. Вечером мне уже совсем плохо было, опять вырвало. Но я поздно пришел, ты спишь уже, будить не стал. А потом зазнобило – и дальше не помню. Расскажи, что это было. Я прошлой ночью энергетическое воздействие очень сильное почувствовал.

Лицо у Зотова было бледно-зеленого цвета, под глазами чернели круги. Панкратьевой стало безумно его жаль, но она не знала, что и сказать. Хотелось во всем признаться, но рассказывать про золотые шары было нельзя. Тайна есть тайна, тем более чужая. И потом, может быть, имело место обычное совпадение?

– Аличка! Ну что ты все придумываешь? Начитался разных книжек, вот тебе повсюду ци и мерещится. – Панкратьева чмокнула Зотова в лоб, параллельно проверяя его температуру, и заботливо подоткнула под него одеяло. – Ты есть-то хочешь? Может, я тебе бульончика куриного сварю? Ой, забыла, ты же суп не ешь. Так давай грибов тебе с кашей гречневой сделаю, как ты любишь.

Зотов взял ее за руку и строго поглядел в глаза.

– Заткнись и слушай, – сказал он. – Больше так не делай никогда. С энергией шутить нельзя. Это очень опасно. Ты не понимаешь, с чем имеешь дело. Все тебе хиханьки и хаханьки. И курить завязывай. Я придумал как.

– Как? – Панкратьевой было не по себе, и она обрадовалась, что Алик ушел от опасной темы.

– Я тебе дам тысячу долларов, а ты бросишь курить.

– Тю! Пять давай. Тысяча для меня не аргумент. Она меня никак не мотивирует. Вот пять – другое дело.

– А ты жадина, Анька! Ну хорошо, дам тебе пять. Но при одном условии.

Панкратьева от неожиданности замерла. Пять тысяч долларов ей бы очень пригодились, но это означает, что ей прямо сейчас надо бросить свое любимое курение.

– Каком условии? – осторожно спросила она.

– Там, в портфеле у меня, возьми пять штук. Возьми, возьми. Я хочу, чтоб ты их в руках подержала.

Панкратьева полезла в элегантный кожаный портфель Зотова. В его портфеле, в отличие от портфеля Панкратьевой, царил идеальный порядок. В одном из отделений она обнаружила две пачки долларов.

«Опять продешевила, – молнией пронеслось у нее в голове, – надо было десять просить. Вон, у него десять же есть!»