Огонь в океане

— Да я этих мальчишек насквозь вижу, — настаивал Свиридов, не выпуская, впрочем, крепко зажатого в руке воротника измазанной рубашонки. — Вы на слезы его поглядите. Такие слезы только у настоящих мужчин бывают... — привел комсорг новый и неожиданный аргумент.

— Вы сами еще не настоящий мужчина, — поддразнил я Свиридова.

Мальчуган исподлобья поглядел на матроса и, перестав плакать, рассмеялся.

Подошли другие матросы и вместе со Свиридовым начали уговаривать меня.

— Неужели мы одного мальчонку не сможем воспитать? — говорили матросы.

— За ребенком уход нужен. А когда же нам этим заниматься? — возражали.

— Я не ребенок, — неожиданно сказал чумазый мальчуган, — и ухода за мной никакого не надо. А страх меня тоже не берет. Вы не думайте, что я от  страха плакал. От обиды, товарищ командир, ей-богу, от обиды...

Парнишке, видимо, очень хотелось попасть на лодку, и Свиридов совершенно напрасно боялся, что он убежит.

— Товарищ командир, конечно, пользы от меня будет мало, — рассудительно продолжал мальчик, — так ведь я и мешать никому не стану. И ем-то я почти совсем ничего. Правда, дяденька, — взмолился он, — взяли бы меня...

Через несколько минут мы узнали несложную биографию мальчика и причину его понравившихся Свиридову «взрослых» слез. Плакал Вася, как звали мальчика, потому, что увидел убитую бомбой женщину. А она напомнила Васе погибшую под бомбежкой мать. Отец его погиб на фронте, и, когда бежавшую от гитлеровцев мать вместе с младшей сестренкой убило сброшенной с фашистского самолета бомбой, осиротевший мальчуган устремился куда глаза глядят. После долгого бродяжничества он добрался до Черноморского побережья.

Вася стал членом нашего экипажа. Взять его с собой нам не разрешили.

— Разве все это быстро восстановишь? — поглядывая на развалины, качая головой, говорил кок Щекин.

— Трудно, но восстановим! — отзывался Каркоцкий. — И не только восстановим — лучше построим! Дай только уничтожить фашистов!

— Ну, фашистов уж теперь как-нибудь дожмём, еще месяц-два — и... .

— Я уже сроки перестал устанавливать, но знаю, что скоро им хана...

Шел четвертый год ожесточенной войны. За это время столько было всяких неудачных догадок и предположений относительно сроков окончания войны, что мало кто уже набирался смелости делать какие-либо прогнозы, хотя близость краха фашистской военной машины ощущалась всеми.

В конце марта эшелон прибыл в Москву. Мне было приказано явиться с докладом к заместителю Наркома  Военно-Морского Флота генерал-майору Николаю Васильевичу Малышеву.

Невысокий, сухощавый генерал выглядел очень утомленным, но, несмотря на это, встретил он меня приветливо и задал много вопросов о матросах, старшинах и офицерах эшелона.

— Хотел приехать к вам, поговорить с людьми, но, к сожалению, не нашел времени, — генерал говорил, прохаживаясь по кабинету. — Прошу вас передать морякам мой привет и пожелание успехов в выполнении священного долга перед Родиной. Встретимся после войны. Нет ли у вас вопросов?

— Все хотят знать, куда нас везут.

— Этого не скажем, — лицо Малышева стало строгим и непроницаемым.

Мое внимание привлекли фотокарточки, лежавшие на рабочем столе генерала. На одной из них я увидел своего товарища по Военно-морскому училищу Павла Кузьмина.

— Знаете этих подводников? — перехватил генерал мой взгляд.

— Это мой товарищ Паша Кузьмин.

— Погиб, — Малышев опустился на стул и взял в руки карточку. — Геройской смертью погиб.

— Когда? При каких обстоятельствах?

— Только недавно нам стали известны подробности. Но со времени его гибели прошло два года.

И генерал рассказал обстоятельства гибели Павла Кузьмина и его товарищей...

Подводная лодка «Салака» должна была действовать в западной Балтике. Она успешно прошла Финский залив, преодолела многочисленные минные поля, сетевые заграждения, форсировала большую часть специальных противолодочных барражей и всплыла в надводное положение западнее острова Гогланд, чтобы зарядить аккумуляторы.

Командир корабля капитан-лейтенант Павел Кузьмин стоял, прислонившись к крылу козырька рубки, и в ночной бинокль внимательно оглядывал горизонт.

Стояла хотя и облачная, но довольно ясная ночь. Несмотря на трехбалльную волну и легкую дымку,  которой была окутана восточная часть горизонта, подводная лодка могла быть обнаружена с береговых постов наблюдения или катерами-охотниками, рыскавшими в районе противолодочных барражей. Однако запасы электроэнергии были почти полностью израсходованы, и всплыть было необходимо.

Со стороны острова Гогланд появился луч прожектора. Он двигался в сторону подводной лодки, однако не дошел до нее и исчез. Темнота сразу же сгустилась.

Это насторожило подводников. Было похоже, что прожектор кому-то сигналил. Командир подводной лодки по направлению луча прожектора определил, откуда можно ждать объектов атаки, и приказал изменить курс.

«Салака» развернулась и легла на заданный румб.

Противник не показывался. Прошел час.

— Боевая тревога! Надводная торпедная атака! — раздалась команда.

Это боцман заметил силуэты появившихся с запада кораблей. «Салака» устремилась навстречу конвою.