Огонь в океане

Сваны считали эту песню своим гимном. В ней говорится о битвах и походах в дальние страны; о скитаниях и притеснениях, о страданиях и лишениях,  о тяжелой участи народа. Слушали ее всегда в глубоком молчании.

Дядя играл очень долго. У соседей был траур, поэтому веселых песен играть было нельзя. Но мертвые гости требовали музыки. Обижать их тоже нельзя. Поэтому-то дядя и вынужден был бесконечно продолжать «Нишгвей Лигхрал».

— Да, много пришлось пережить нашему народу, — благодушно вздохнул дедушка, когда песня была окончена.

Он велел мне подать огоньку. Я подал ему горящий уголек и подсел к нему.

— Я тебя не больно ударил сегодня? — Дедушка всегда сокрушался после того, как ему приходилось применять свою палку.

— Совсем не больно, — соврал я.

— Ну, больно-то было. Я небольно не бью. Молодец, что не обижаешься, когда тебя взрослые бьют, не плачешь... Молодец!

— Ничего, Яро, чем больше бьют, тем лучше. Меня до сих пор угощают иногда муджврой.

Дедушка молча покосился на отца и усмехнулся.

— Папа, почему так много наших родичей убили враги? — спросил я отца и потянул за рукав, чтобы он присел к нам на скамейку.

— Откуда ты взял? — сказал отец, садясь.

— Дедушка перечислял...

— Ты наблюдательный. Так и надо, — отец взял меня на колени. — У нас школ нет, грамоте нас никто не обучает. Мы должны быть наблюдательными, чтобы нас не обманывали все кому не лень.

— Да, нас все обманывают, — подтвердил дедушка. — Вчера приходил торговец, продал нам платок и почти все деньги забрал.

В Сванетии магазинов в те времена не было. Мелкие торговцы, таскавшие на себе товары, были единственными людьми, осуществлявшими товарообмен. Торговали они баснословно дорого. К тому же брали в основном не деньгами, которых у сванов было немного, а требовали шкуры зверей, особенно куниц. Естественно, что торговцев у нас недолюбливали. 

— А что такое школа? — заинтересовался я новым для меня словом.

— Это такой дом, куда приходят дети, и ученые люди обучают их грамоте, делают умными.

— А где же дети живут? — недоумевал я.

— Они приходят в школу только днем, а вечером их отпускают домой.

Отец улыбнулся. Под правым глазом у него был шрам. Он получил его на охоте. В те времена в ходу были только кремневые ружья. Стрелять из такого ружья было довольно опасно. Из казенной части в сторону стрелявшего вырывалось пламя, которое нередко обжигало лицо стрелка. Жертвой неудачного выстрела и был мой отец.

Когда он улыбался, шрам исчезал, скрывался в складках кожи. Поэтому-то я и любил его улыбку. При улыбке лицо отца становилось красивым, молодым, приветливым.

— Если в Дали удастся послать вас в школу, вы будете учеными людьми, — вслух мечтал отец.

— Правительство переменится — будут школы, — заключил дядя Андеад, осматривая свой нехитрый музыкальный инструмент.

В этот момент дверь тихо приоткрылась, и в мачуб как-то необычно тихо прокрался один из наших соседей — Беки. Стучать в траурный вечер не полагалось.

— Тихий покой вашим несчастным гостям! — приветствовал он вполголоса.

— Счастье тебе, добрый Беки! — так же тихо ответило сразу несколько голосов. Все привстали со своих мест. — Что нового?

— Еще один человек оставил сегодня бедных мужалцев, — он снял шапку и, закатив глаза, перекрестился.

— Кто же, кто?

— Нашего бедного Бекирби убили... Дорога ему в рай, несчастному.

— Кто убил? У него же не было кровных врагов?

— Говорят, были, добрый Гиго. Где-то в Джоркваре были старые кровники, — ответил Беки. 

— Э-э-эх, теперь начнутся убийства, самых лучших сынов Сванетии уничтожат... Каждый день будем слышать о смерти... Стоит только одному отомстить, и другие начнут вспоминать свои обиды.

В неизвестность

Солнце еще не успело показаться над вершинами гор, оно лишь облило острие Тетнульда холодным розовым светом. Остальные горы казались голубовато-сизыми.

В ущельях чуть заметно передвигался туман.

Проснулся я, когда все взрослые были уже на ногах.

Наскоро оделся, выбежал на двор, где стояло ведро для умывания.

В воде плавали осколки льда, за ночь покрывшего воду. Холодно... Ночи в Сванетии всегда холодные. Как бы днем ни было жарко, за ночь горные ледники, будто гигантские холодильники, остужают воздух.

В наш дом начали приходить провожающие.

На проводы пришло все село. Родственники прибыли даже из окрестных сел — Мужала, Жамужа и Чолаша.

Не было среди провожающих только дядей Аббесалома и Ефрема. Наверное, они даже не знали о нашем переселении.

Дальское ущелье находилось всего лишь в ста километрах от Лахири, но при полном бездорожье преодолеть их было трудно. На этот путь обычно требовалось несколько дней; причем надо было проходить два горных перевала и несколько опаснейших мест, расположенных над кручей, где того и гляди можно было сорваться в пропасть.

Нелегко было моим родителям уходить с насиженного места. Да и будущее было неопределенным.

Слезы в это раннее утро текли без стеснения из всех глаз. Плакали женщины, мужчины и, конечно, мы, дети. Только маленькая Верочка оставалась безучастной к нашим переживаниям. 

Это обстоятельство было отмечено суеверными людьми.