Огонь в океане

— Свинья смертельно ранена, — сообщила она, возвратившись обратно. — У нее вывалились кишки.

— Ха-ха-ха! Это Яро решил ее поскорее поджарить! — засмеялся дядя.

Меня вымыли. На рану положили какое-то снадобье, напоминавшее тесто. Я знал, что оно -приготавливается из соли, чеснока и древесного угля. Сверху лекарство накрыли лопухом тыквы, а затем все это завязали тряпками, причем забинтованными оказались и глаза. Спину смазали медвежьим салом и тоже перевязали. В таком виде меня и уложили в постель.

Соль беспощадно разъедала рану. Стерпеть боль мне, наверное, помогло только то, что я считал себя страшным преступником. Я мог безошибочно судить об этом, хотя бы потому, что на долю менее виноватого Варлама выпало немало колотушек от дяди.

Шесть дней пролежал я с перевязанными глазами. Все эти дни взрослые рано уходили на сбор кукурузы и поздно возвращались, усталые. Вместе с ними работал и Варлам. Дома, кроме меня, оставались Верочка и тетя Мэайно, готовившая пищу.

Дабы меня вновь не совращать, Варламу было запрещено разговаривать со мной до моего полного выздоровления. Как ни горько было, но пришлось со всем мириться. Я сам был виноват во всем.

Наконец, на седьмой день, в торжественной обcтановке, в присутствии всех членов наших двух, семей отец снял повязку с моей раны. Рану долго рассматривали, советовались и решили, к моей великой радости, больше ее не завязывать. Дальнейшее лечение проводилось медвежьим салом, им в Ленкхери лечили почти все болезни.

На следующий день меня послали в сарай очищать кукурузу. Вместе со мной работала Верочка. Правда, за день она успевала очистить всего лишь два-три початка. Ей больше нравилось строить из кукурузы пирамидки, кучки или пытаться превратить кукурузный початок в куклу.

Время от времени забегала к нам тетя Мэайно. Она проворными привычными движениями моментально снимала с початка шелуху. Я старался подражать ей, но у меня это пока что плохо получалось. Тетя хвалила меня за усердие, но я не совсем ей верил. Вообще она была добрая и веселая женщина. Шутки ее были довольно остроумны.

— Хорошо, что ты со свиньи начал, — заявила как-то раз она, заскочив в сарай, вся измазанная в муке.

— Почему? — спросил я.

В те времена считалось, что каждый мальчик после двенадцати лет непременно должен убить нескольких животных. Начинать нужно было с курицы. В этом усматривалось мужество и твердость, подобающие мужчине. Разумеется, закалывать свиней ребятам никогда не поручали.

- Потому что свинья, по-моему, родственница князю Дадешкелиани, — по-детски захохотала она. — Вырастешь, может быть, не только свинью убьешь, но и ее родственника... А курицу — это всякий может!

«Действительно, почему же не убить князя? — раздумывал я. — Это же избавит всех сванов от несчастий и бед? А избавитель будет самым уважаемым человеком и в княжеской и в Вольной Сванетии... Его будут считать героем!.. А пристав? Но ведь и пристава можно убить... Их и надо убить двоих. Ведь сколько людей в Сванетии они послали в Сибирь!»

Вечером, когда в сарае собралась вся семья, я не удержался от того, чтобы не поделиться с отцом своими думами.

— Ты что, с ума сошел, что ли? — Отца огорчили -мои мысли. — Откуда у тебя такие кровожадные мысли? Кто тебя учит этому?

— Тетя Мэайно сказала, что хорошо бы князя убить.

— Ты, ангел-тихоня, чему ребенка учишь? Разве можно это говорить таким глупым головам! — упрекал отец тетю. 

— Я думаю, что можно, Коция, даже нужно, — вмешался дядя. — Посмотри, какой у нас в этом году урожай хороший. Мы ночи не спим, спины себе ломаем. А князь придет, даже не специально, а так по пути забредет, да и отберет у нас все, и никто ему ничего не скажет. Уничтожать их, конечно, не детское дело, но...

В этот момент на дворе залилась собака. Все вздрогнули: не забылись еще недавние переживания.

— Иди встречай... — прошептала тетя Мэайно своему мужу.

Но не успел дядя подняться с места, как в дверях появился всем хорошо знакомый веселый Исма Цинделиани по прозвищу «Бурдюк новостей». Лохматый, и всегда небритый, широколицый и коренастый, он бродил по всей стране, охотясь на туров, медведей и дичь и повсюду рассказывая новости и занимательные истории, запас которых у него никогда не истощался.

Переступив порог сарая, Исма споткнулся.

— Добрый день, Исма, — приветствовал дядя гостя. — Плохие вести несешь, раз уже у порога падаешь?

— Неправильно, мой дорогой Деавит, — размахивая папахой, отозвался гость. — Во-первых, не добрый день, а добрый вечер, вы уж и день-то с ночью перепутали, а во-вторых, признаки твои врут, хорошие я принес вести. Свобода! Во всей Сванетии свобода, дорогие мои братья и сестры! — возвестил Исма.

Всем было известно, что в новостях, сообщаемых Исмой, почти всегда присутствовала выдумка — желаемое он часто выдавал за действительность. Но на этот раз его слова звучали так торжественно и убедительно, что отец и дядя переглянулись.

— Расскажи-ка подробно! — дядя показал Исме на пол рядом с собой.

— Подробно я и сам не знаю. Сирбисто теперь самый главный начальник.