Огонь в океане

Как-то в тихую ясную погоду я стоял на мостике. Кроме меня, здесь были сигнальщик Улько и лейтенант Маргасюк, вышедший подышать свежим воздухом.

— Хороша погодка! — восхищался Маргасюк и неожиданно совсем другим тоном произнес: — А что это на горизонте?.. Кажется, берег... Эх, спать хочется, — зевнул он и спустился с мостика.

Маргасюк за год службы на корабле уже прошел хорошую школу, и я не мог не отдать должного его подготовке.

«Откуда же здесь земля?» — с недоумением раздумывал я, вглядываясь в голубовато-серую даль. Чем дольше я смотрел, тем отчетливее видел впереди землю.

«Значит, это берега Кавказа», — решил, наконец, я, со вздохом опустив бинокль. Дело в том, что, по расчетам., ближайшая земля должна была находиться не менее, чем в ста милях от нас.

«Промах, новый промах! Я ошибся в прокладке», — думал я.

- Вы считаете, что это горы, товарищ Улько? — спросил я у сигнальщика.

Сигнальщик поколебался, но, подумав, согласился, что похоже на горы. Я приказал разбудить и командира.

Фартушный, выслушав мой рапорт, стал пристально всматриваться в горизонт.

— Придется вам пойти проверить свои расчеты и прокладку — каким-то странным голосом сказал он. — Вызовите лейтенанта Маргасюка. Он заменит вас на вахте.

Маргасюк, узнав, в чем дело, попросил у Фартушного разрешения изменить курс на сто восемьдесят градусов, чтобы сохранить необходимое расстояние между кораблем и обнаруженным берегом.

— Не надо! Пойдем прежним курсом и с той же скоростью, — отдал приказание Фàртушный. —  А штурман пусть выяснит ошибку в прокладке и завтра доложит о ней.

Приказания командира не подлежат обсуждению. Я немедленно же покинул мостик.

Тщательная проверка штурманских расчетов ни к чему не привела. Я принял во внимание возможные ошибки рулевых и приборов, заново делал прокладки, но выходило, что берег не мог обозначиться так рано.

Обескураженный, подавленный, я поднялся на мостик.

— А где горы? Горы где? — всматриваясь в морскую даль, вскрикнул я.

— Вернулись к себе на Кавказ! — засмеялся в ответ Маргасюк. — Заступай-ка, дорогой, на вахту и можешь воевать с мельницами сколько тебе угодно.

— Выходит... — начал я.

— Вот именно «выходит». Мы сочли горами обыкновенные тучи, — разъяснил Маргасюк.

Только теперь я осмыслил приказание Фартушного идти прежним курсом.

Я попросил Маргасюка постоять еще некоторое время на вахте, пока я приведу в порядок свои дела, и спустился в центральный отсек, по пути с горечью раздумывая о предстоящем докладе командиру лодки.

Фартушный сидел за штурманским столиком и проверял мои расчеты. Я остановился рядом с ним, ожидая неприятного объяснения.

— Расчеты у вас правильны. К сожалению, вы еще не выработали уверенности в себе. Учтите: опытные штурманы расчетам верят больше, чем сигнальщикам. Да, так и должно быть. Почему не спите? — оборвал себя Фартушный, увидев фельдшера Цырю.

— Говорят, что показались горы, а я давно мечтал побывать на Кавказе, — объяснил коварный медработник.

Я ожидал, что Фартушный рассмеется, но вместо этого он с очень сердитым видом стал отчитывать фельдшера за бездеятельность:

— Вы помогли коку, он обварил себе руки? И потом, сколько раз я вам приказывал проверить, в  порядке ли нагревательные приборы? Это лучше, чем интересоваться берегами Кавказа.

Он долго сурово отчитывал фельдшера...

— Да, старик простит ошибку, но лени он не выносит, — высказался Маргасюк, когда я поведал ему о ночном разговоре.

«Стариком» мы, как это принято в армии и на флоте, называли своего командира, капитан-лейтенанта Фартушного. Ему было немногим больше тридцати лет, но это для нас не имело значения. Как и обычно, в слово «старик» вкладывалась особая теплота, вера в знания и опыт командира, глубокое к нему уважение.

Следующий день был солнечным, на редкость погожим.

Фартушный приказал экипажу купаться. Экипаж построился на кормовой надстройке, на воду спустили шлюпку. Прозвучала команда «в воду».

Фартушный был прекрасным пловцом. Он первым прямо с мостика прыгнул в воду. Через минуту на подводной лодке оказались только старший помощник, комиссар и дежурно-вахтенная служба. Все остальные плавали наперегонки, ныряли и резвились. Особенно отличился лейтенант Маргасюк, великолепно прыгавший в воду с рубки.

В тот же день вечером комиссар поручил мне руководить политзанятиями.

— Вы уж огляделись, пора подумать об общественной работе, — сказал мне Нарнов.

Первое занятие было назначено через день. Темой его было боевое прошлое нашего флота.

Я хорошо понимал, что офицер должен в совершенстве владеть словом. Он обязан уметь зажечь своих подчиненных, воодушевить их на подвиг, разъяснить решение партии и правительства, ободрить в трудную минуту, дружески поговорить по любому вопросу культуры, искусства и литературы. Советская Армия и флот, как известно, построены на сознательной дисциплине личного состава. Именно поэтому командир обязан уметь действовать на сознание людей, а для этого хорошо, толково и доступно говорить.