Огонь в океане

После команды «лодку к погружению изготовить» корабельный механик, лейтенант Василий Калякин, и я в последний раз проверяли готовность к выходу. Обошли отсеки, побывали на всех боевых постах. Калякин со свойственной ему скрупулезностью проверял каждый боевой механизм. Я тем временем с пристрастием экзаменовал людей по организации службы, правилам эксплуатации оружия и установок.

Дню выхода на позицию предшествовала солидная подготовка экипажа. Наши подводники сотни раз проделывали всевозможные манипуляции с механизмами и стали настоящими мастерами своего дела. И нет ничего удивительного в том, что мне и Калякину не удалось обвинить кого-либо в посредственном знании своих обязанностей, в неправильном обращении с механизмами или в отклонении от нормативных требований.

С наступлением темноты «Камбала» снялась со швартовых и направилась к выходу из бухты. Она долго пробиралась почти на ощупь, петляя вокруг многочисленных кораблей.

Всегда сияющий чистотой, весь в зелени, залитый морем света, теперь Севастополь был угрюм. Стены домов были камуфлированы: скалы и леса появились  там, где их не было и в помине. Витрины магазинов заложены мешками с землей. Детей и женщин уже вывезли из города.

Пустовал Приморский бульвар, любимый Примбуль. Опустел и, улицы Ленина и Фрунзе.

И все-таки Севастополь не утратил своей красоты. Но теперь эта была строгая и немного печальная красота.

— Справа на траверзе, у берега, затопленный корабль! — доложил сигнальщик, как только мы вышли из бухты и нас начали покачивать волны открытого моря.

Это был транспорт, потопленный фашистскими самолетами в день нападения на нашу страну. Транспорт получил прямые попадания больших бомб и выбросился на берег у самого входа в гавань. Теперь его готовились снимать с мели.

Затопленный транспорт был первой жертвой войны. В темноте он производил внушительное впечатление. Он горбился темным чудовищем, как бы воочию олицетворяя ужасы морской войны.

Ночь была безлунная. Море вскипало от четырехбалльиого норд-веста.

— Скрылись очертания берега по корме! — крикнул я в переговорную трубу в центральный пост.

— Есть! — коротко ответили снизу и тут же записали в корабельный журнал.

Родные берега скрылись. Наш курс лежал на запад, в тыл врага. Мы шли туда, чтобы беспощадно топить фашистские транспорты и боевые корабли.

— Обойдите отсеки и посмотрите за порядком! — приказал мне командир лодки, когда очередная смена заступила на вахту.

В первом отсеке собрались свободные от вахты торпедисты, плотным кольцом окружившие своего начальника.

— Почему не спите? — удивился я.

— Решил проверить еще раз кое-что, — повинился Глотов. — С нормативами кое-кто туго укладывается...

— Нарушаете распорядок!

— Все равно никому не заснуть, — неуверенно возразил он. — Возбуждены, ведь... первый поход...

— Вы думаете успокоить людей экзаменами?

— Нет, конечно, но... Разойтись! Ложиться спать! — приказал он, наконец, нехотя.

Мотористы тоже не опали.

— Машины малость запылились! - крикнул мне в ухо парторг. — Спать люди все равно не будут.

— Отдых требуется. Завтра будем, на позиции!

— Отдохнем в процессе работы, — без тени улыбки возразил снова старшина.

— Отправьте подвахтенных спать! — приказал я и пошел дальше.

Приказание есть приказание, и мотористы пошли в жилой отсек.

Людей, занятых у своих боевых механизмов я не желавших идти в жилые отсеки на отдых, я встречал буквально в каждом отсеке.

Опыта войны ни у кого из нас не было. То, с чем придется столкнуться на позиции, мы представляли весьма туманно. Каждый из нас в глубине души верил, что транспорт мы непременно встретим в первый же день занятия района боевых действий. В успешности атаки также никто не сомневался. Наш командир считался одним из снайперов-подводников, а центральный пост «Камбалы» на всех учениях показывал хорошую выучку и слаженность.

Оставалось верить, что мы быстро одержим победу, израсходуем боезапас, вернемся в базу, пополнимся торпедами — и снова на позицию. Сплошное триумфальное шествие! Всякие неудачи и разочарования исключались.

Суровая действительность, однако, очень скоро внесла свои поправки в наши планы.

Восемь суток мы колесили в районе боевых действий впустую, никого не обнаружив.

— Ну что? Опять «тиха украинская ночь»? — услышал я как-то ночью на мостике голос Ивана Акимовича.

— Да, никого! — ответил командир. Его высокая стройная фигура отчетливо выделялась на западной стороне горизонта, где только немногим больше часа тому назад спряталось солнце.

— Уф-ф!.. Приятно вздохнуть! — Станкеев глубоко дышал. — Сегодня мы пробыли под водой... восемнадцать часов и две минуты.

— Все минуты считаете? — сухо спросил Вербовский, и я мысленно представил, как по его лиöу скользнула усмешка.

— Красивая ночь, правда? — комиссар указал на звезды, алмазами сверкающие на безоблачном бархатном небе.

— А это не красиво? — Я слегка толкнул его в бок, показывая на темную полосу низменного румынского побережья, тянувшуюся по нашему левому борту. — Дамский пояс...

— Что? — Иван Акимович не понял моего странного сравнения.