Огонь в океане

На плавбазе меня я штурмана принял командир дивизиона. Он подробно нас проинформировал об обстановке на море в районе позиции, куда предлагалось послать нашу «Малютку». Затем Хняйнен задал несколько контрольных вопросов штурману и, видимо, оставшись им доволен, отпустил его.

— Подготовка к походу вами проведена, хорошая, — сказал мне Лев Петрович, когда Глоба вышел из каюты, — ваш личный состав прошел большую школу...

— Академию, говорят, — похвастался я.

— Пожалуй, так. Во всяком случае, экзамены были настоящие. И вас... немножко подергали, правда?

— Я тоже ведь экзаменовался...

— А вы хотели, чтобы вас обошли? Нет уж, с командира спрос должен быть повышенный. Иначе нельзя.

— Я не в претензии.

— В общем теперь все зависит от вас. Экипаж подготовлен для действий в любых условиях. Последние выходы в море показали высокую выучку личного состава и качественное состояние механизмов. Время тратить больше нецелесообразно. Идите воевать! Сегодня с наступлением темноты — выход. Точное время в документах. Их вам вручат в шестнадцать часов. Провожать придем.

Выйдя из каюты комдива, я лицом к лицу встретился с фельдшером плавбазы, главным старшиной Ниной Тесленок.

Я знал, что многие подводники не на шутку заглядывались на Нину. Очень красивое, нежное, слегка продолговатое лицо и добрые выразительные глаза у нее чудесно сочетались со стройной фигурой.

— Нина, у вас есть время? — неожиданно для себя спросил я.

— Смотря какое, — Нина улыбнулась. У нее были ровные белоснежные зубы.

— Я хочу вас пригласить на подводную лодку...

— Что вы! Матросы разбегутся: «Женщина на корабле — быть беде»...

— Вот потому-то я и приглашаю вас. Надо же бороться с суевериями. Мои подводники не разбегутся, не бойтесь. Я им скажу словами грузинского поэта: «Женщина, как мать, украшает общество, она, как благодетель, приносит счастье».

Долго пришлось убеждать девушку, прежде чем она согласилась посетить «Малютку» в день ее выхода в море.

Бог весть каким путём проникали старинные суеверия в умы наших моряков, но факт оставался фактом. Во время войны суеверия получили какую-то питательную среду. Разумеется, они приносили определенный вред. Бывали случаи, когда срывались выходы в море, назначенные на понедельники и тринадцатые числа. Некоторые приметы придумывались даже внутри экипажей, самостоятельно, как говорится, прямо на ходу. Поначалу они иногда и получали некоторое распространение, но жизнь их, конечно, была очень короткой.

Хотелось внушить подводникам, что успех зависит только от них самих, от их выучки, воли к победе, настойчивости. Мне казалось, что бытовавшие среди некоторых моряков суеверия, вера в приметы могут в некоторых случаях привести к фатализму, вере в судьбу и связанной с этим бездеятельностью в решающие минуты, что они способны затруднить необходимый на войне полный контакт между командиром и командой.

Подойдя к борту «Малютки», я пропустил вперед по трапу Тесленок. Провожаемая удивленными взглядами подводников, она проворно вскочила на палубу корабля.

— Добро пожаловать! — забыв о субординации, расплылся в улыбке Каркоцкий и протянул руку девушке, к которой, видимо, питал не только товарищеские чувства.

— Здравствуйте, Пет... здравствуйте! — запнувшись, ответила Нина. На ее щеках выступил легкий  румянец смущения. — Меня подводники не отругают? Женщина на корабле...

— У нас суеверных чудаков мало, — парторг глянул на удивленные лица окружавших и добавил: — Вернее, нет совсем.

— Я же вам сказал? — напомнил я девушке, выговаривая слова громко, чтобы все слышали. — У нас народ сознательный. — И я повторил запомнившееся мне изречение грузинского поэта.

— Поэту не воевать, дай бог ему здоровья, — буркнул кто-то, вызвав этим общий смех.

— Главный старшина Нина Тесленок наша гостья сегодня. Покажем ей наше гостеприимство! — вставил я, с интересом приглядываясь к морякам.

Девушку пригласили в отсек, усадили обедать, принялись изощряться в остротах. Когда после обеда прощались, немногим, конечно, хотелось, чтобы она уходила с корабля. Во всяком случае, своей непосредственностью, остроумием и веселым нравом Нина сумела оставить хорошее впечатление о себе...

Зашло солнце. Спустились вечерние сумерки. Из-за старых чинар, перекрывших узкую протоку, на лодках стало совсем темно.

«Малютка» бесшумно отдала швартовы, развернулась носом к выходу в море. Мы отошли. Темнота тотчас же поглотила провожающих нас начальников, товарищей и друзей. Подводная лодка двигалась по протоке в полном затемнении, на ощупь.

Потом чинары начали отставать, и «Малютка» закачалась на волнах открытого моря, Теперь с берегом нас связывал только вой шакалов, которые в ту ночь особенно усердствовали на обоих берегах протоки.

Я прошел на свое место в кормовой части мостика и стал любоваться чудесным вечером.

На море был глубокий штиль. Яркие южные звезды щедро усыпали темное небо. Ничто уж не нарушало тишины, кроме легкого шороха волн и мерного постукивания судовых двигателей.

— Ну как, товарищ Фомагин, хороший вечерок? — обратился я к сигнальщику.