Огонь в темной ночи

Сеабра бросил деньги на стол и встал. Он весь горел. Он предупредит Жулио об угрозе, он спасет его. И эта перспектива личного триумфа взволновала его больше, чем сама новость. На его плечи выпала огромная ответственность, ничего не требуя взамен, судьба, избравшая его для такой миссии, имела для того свои причины.

Бледный, он коротко, но торжественно попрощался с девушкой.

— Вы только что оказали нам услугу.

Девушка посмотрела ему вслед.

Сеабра торопливо обежал несколько мест, где мог встретить Жулио. Друг должен как можно скорее покинуть Коимбру, и, может быть, навсегда. Он уже приготовил несколько убедительных доводов, чтобы преодолеть его возможное желание остаться в городе. Он напомнит Жулио, что жертвы и гордость оправданны лишь тогда, когда невозможно достичь цели другими средствами.

«Героизм — маскировка страха или безрассудства. Устоять перед этим соблазном не так легко, как кажется», — с наслаждением повторял он фразу, чтобы не забыть ее в подходящий момент. Кроме того, останется он, Зе Мария и еще добрая полдюжина товарищей, проявивших себя в эти бурные дни. Останется он, Сеабра! Эта мысль пробуждала в нем одновременно и ликование и страх.

Жулио, однако, не было ни в одном из тех мест, где его обычно можно было найти, и по мере того, как поиск становился бесплодным, у Сеабры гас драматический пыл, вызванный новостью Ирены. Его вмешательство казалось ему теперь менее значимым и менее впечатляющим. Поэтому он вспомнил, что можно пойти к Мариане, чтобы хоть с кем-то поделиться своей тревогой.

Мать девушки посмотрела на него довольно недружелюбно и пошла сообщить о его приходе. Спустя несколько минут на пороге появилась Мариана; увидев его, она тихо закрыла дверь и осталась стоять, слегка облокотившись о дверной косяк. Было ясно, что Сеабра пришел с какими-то новостями. Свет, пробивавшийся через небольшие оконца, казалось, фокусировался на ее фигуре. Сеабра пылко, с воодушевлением рассказал ей о происшедшем.

— Ив самом деле необходимо, чтобы он скрылся? — медленно спросила она, сжав губы.

— Речь идет не о бегстве, Мариана. Это элементарная предосторожность.

Он увидел, как по щекам девушки покатились крупные слезы. Она даже не пыталась скрыть их и плакала без всякого стеснения.

Сеабра даже подумал, что ей жалко саму себя. Мариана, сознавая непостоянство Жулио, знала, что если он уедет, то навсегда. Может быть, это будет поводом, которого так не хватало Жулио, чтобы вновь пуститься в странствия, позволяющие ему вновь начать жизнь множество раз и всегда в новом обличье. В этот момент Мариана была только женщиной.

— А что скажут товарищи, когда узнают, что он исчез? Что будет тогда?

— Мы там останемся, — холодно сказал Сеабра.

Она не ответила. Но в ее взгляде проскользнуло раздражение и презрение.

— Я пойду за отцом.

Она не объяснила, зачем понадобился ей отец. Какая-то мысль заставила ее нахмурить брови. Сеабра уже раскаивался, что пришел сюда, и после небольшой паузы сказал:

— Будет лучше, если вы сами убедите Жулио уехать отсюда как можно скорее. Если вы его найдете, я сам отвезу его на вокзал под любым предлогом и поищу также Зе Марию.

Мариана надела свитер поверх блузки и, уже выйдя на улицу, покинула Сеабру. Она прекрасно знала с самого начала, какое примет решение, но не хотела анализировать его, искать в связи с этим доводы за и против. Она не желала ни о чем думать. Она хотела лишь, чтобы первоначальный порыв в этот раз помог ей довести все до конца, сделав напрасными все попытки к бегству. Бежать означало оживить сомнения, раздваивавшие ее душу. Но с отцом ей было необходимо переговорить. Или же просто увидеть его, чтобы сохранить до конца цельное, единственное звено прошлого. Что оставалось позади, если не отец?

Она знала, что он проводил свободные часы в одном из кабачков в переулочках Байши. Отец будет сильно расстроен, когда дочь придет туда, но она не может уберечь его от такого унижения. Она плохо ориентировалась в лабиринте узких улочек и оказалась снова на том месте, откуда начала свой путь; наконец она узнала дом с широким подъездом с металлической решеткой, к которой крестьяне привязывали животных. Осел ковырял тротуар копытом. Внутри было так сумрачно, что с улицы никого нельзя было различить. Она почувствовала какой-то необычный страх. Однако осмелилась войти. Все, увидев ее, умолкли. Она услышала плеск жидкости, льющейся из горлышка бутыли. Мариана боялась смотреть по сторонам. Черные балки, в некоторых местах почти касавшиеся столов, пугали ее. Слабость начала разливаться по всему ее телу.

Отец поднялся из-за стола и подошел к двери, будто в этом месте, между улицей и помещением кабачка, ее преступление было еще более непростительным.

— Я плохо себя чувствовал и случайно зашел сюда, чтобы выпить минеральной воды. Как ты узнала, что я здесь?.. Уже давно…

— Мне необходимо поговорить с тобой, — оборвала она его, не позволяя продолжать. — Жулио уезжает. И я поеду с ним.

Отец попытался прервать ее жестами и односложными словами; в его взгляде уже не было прежнего блеска. Он опустил глаза.