Огонь в твоих глазах. Трилогия

К жилью идти было нельзя. По крайней мере, не в таком виде. Если за ними шла погоня, то первым делом будут искать в окрестных поселениях, люди в большинстве своём не умеют держать язык за зубами: «Всегда найдётся тот, кто за монету другую шепнёт про двух незнакомцев, один из которых тяжело ранен».

Спустя некоторое время, Нааррон понял, что шум, который он слышит, рождается не в его больной голове. Шумела вода. Где-то поблизости явно протекала речка.

– Давай, родной, – он с усилием поднял тяжёлую голову Ветра. – Вперёд! Потерпи ещё немного.

К счастью, на этот раз лошадок не пришлось долго упрашивать. Животные, почуяв воду, сами ускорили шаг. Лес неожиданно кончился, впереди у реки виднелась какая-то постройка.

«Мельница!» – Нааррон обрадовался, что укрытие удалось отыскать так быстро, но осторожность взяла верх.

Привязав коней на опушке, он, пригибаясь к земле, так быстро, насколько позволяла больная нога, пересёк отделявшее лес от реки пространство, заросшее высокой сочной травой.

На старой мельнице царило запустение. Было похоже, что ей не пользовались с прошлого года, а то и дольше: «Тем лучше. Меньше шансов, что кто-то внезапно заявится».

Здесь можно было с удобством переждать некоторое время. В наличии: трава для лошадей, загон, крыша над головой и чистая вода в большом количестве. Бурная, порожистая речка с шумом выворачивала из-за невысокой скалы. Пенясь, катила круглую гальку вниз: «Похоже, мы уже в предгорьях, но где же именно?»

Адепт осторожно заглянул внутрь сквозь пыльное окно – внутри никого не было. Отпереть засов не составило труда. Трухлявые доски поддались, со скрипом выпуская заржавевшие скобы из старческих объятий. Изнутри пахнуло пылью и сыростью. Нааррон вошел, вздрогнув, от протяжного скрипа половицы.

На мельнице обнаружился шкаф с тряпьём, среди которого нашлись затхлые, но относительно чистые простыни, кое-какая посуда, вполне пригодная для использования. Две широкие лавки, да поленница у входа, а в ней – вот удача! – Сухие дрова.

6.

Крэг ненадолго пришёл в себя и, что-то невнятно пробормотав, снова уснул.

– Спи, дуболом. Тебе нужно побольше спать.

Нааррон, приподняв голову друга, осторожно влил в рот тёплый травяной отвар, заряженный целительной силой. Остатки допил сам. Дохромал до соседней лавки и свернулся на ней, укутавшись в пыльные одеяла.

«Сон…»

Приснилась всякая дрянь, чего и следовало ожидать. За Наарроном гонялись толпы разбойников во главе с тремя убитыми и восставшими ассасинами. Умиравший добрую сотню раз Крэг, капризно обвинял его в своей гибели, ссылаясь на то, что он – Нааррон, заучка и слабак. Потом появился гигантский загнутый клинок. Он долго гонялся следом, пока, наконец, не настиг.

Адепт проснулся в холодном поту, зубы выбивали дробь, но скорее не от холода, а от натянутых до предела нервов. Он сел и натянул куртку. Дрова в очаге превратились в едва тлеющие угли. За окном царила глубокая ночь.

«Выходит, я проспал целый день?» – несмотря на головную боль, он чувствовал себя почти отдохнувшим.

Опухшая нога не лезла в сапог, и Нааррон бросил эту затею, решив заняться ей, как только проверит состояние друга.

«Хвала Киалане!» – Крэг дышал, хотя и несколько натужно.

Адепт потрогал потный, испачканный засохшей кровью и жирный от мази лоб – накануне было не до церемоний, мазал как придётся. У Защитника был жар, но он не метался, а спал. Нестерпимо потянуло на двор – нужда, дело такое. Облегчаясь за углом, адепт прислушивался, но ничего, кроме несмолкающего шума воды, расслышать не смог. Подумав, что сейчас его вряд ли кто увидит, сходил проверить лошадей у небольшой рукотворной заводи ниже по течению. Там громко пели цикады, порой раздавался пронзительный вскрик ночной птицы. Облака разошлись, и небо смотрело на землю, сияя мириадами звёзд. Напоенный терпким ароматом хвои воздух радовал с каждым новым вдохом, напоминая, что он, Нааррон, все ещё жив.

Не удержавшись, адепт разделся и быстро вымылся. Его не испугали ни обжигающий холод воды, ни чёрная непроглядность глади. Он радовался, чувству облегчения в опухшей ноге, наслаждался ощущением покрывающейся мурашками кожи.

«Я жив! О, Киалана, спасибо!»

Вымывшись, прополоскал одежду. Набрал воды в старое рассохшееся, безбожно протекающее ведро и в большой мех, что прихватил заранее.

«Хорошо, что тот идиот-воришка сгрузил все припасы на Ромашку», – Ясень так и пропал, вместе с содержимым седельных сумок.

Вернувшись, при свете лучины занялся ногой. Затем разжёг очаг – в темноте меньше шансов, что кто-то увидит дым, да и деревенщины побаиваются подобных мест, особенно по ночам. Зная, сколько страшных историй рассказывают о мельницах, можно было не волноваться, что кто-то рискнёт проверять, кто здесь обосновался.