Огонь в затемненном городе

Все слушали внимательно. Действительно, этот же самый учитель Метус еще год назад говорил о немцах совсем иначе, чем теперь. Мы тогда проходили древнюю освободительную войну эстонцев, восстание в Юрьеву ночь и продолжавшееся семь столетий рабство эстонского народа. И всегда учитель Метус говорил, что во всех несчастьях нашего народа виноваты немцы.

— Да, — сказал Метус. — Я догадываюсь, что вы не можете все это сразу понять. Это вполне естественно. Ну что же, попытаюсь внести некоторую ясность. Древняя борьба за свободу… Мы все знаем, как это было и чем кончилось. Эстонцы упорно боролись с орденом, но в конце концов вынуждены были сдаться. Так. Но эта борьба не была легкой ни для одной из сторон, и в этой борьбе обе стороны научились уважать друг друга, уважать мужество и смелость противника, оказались достойными противникам и…

«Ах, так, стало быть, — подумал я. — Выходит, что у древних эстонцев не было ни малейшей ненависти к рыцарям ордена. Они рубили их кольчуги просто из большого уважения и почитания. Смешно». Но учителю Метусу это, похоже, вовсе не казалось смешным, он продолжал совершенно серьезно:

— Мы должны подумать и о том, что в конце концов именно немцы принесли на нашу землю культуру, цивилизацию и так далее…

Он не сказал, что же именно далее, но это вдруг внятно произнес Олев рядом со мной:

— Рабство, истязания, темноту…

— Угнетенное состояние было исторической неизбежностью, — продолжал учитель. — Оно было обусловлено законами вращения колеса истории. Истязания всегда сопутствовали угнетению. А что касается темноты…

— В Валга немцы снова пытались ввести телесные наказания.

Это сказал Свен Траат, вообще-то довольно незаметный парень, который сидел на последней парте. И то, что он сказал, было действительно правдой. Школьная подруга моей мамы работала теперь на вокзале в Валга. Осенью она приезжала к нам и рассказывала об этом.

Учитель сделал вид, словно он вообще не слышал замечания Свена.

— Что касается темноты, духовной темноты, — сказал он, — то не следует забывать, что древние эстонцы до прихода немцев жили в настоящей темноте — в язычестве. Мы не должны забывать, что христианская церковь сыграла весьма значительную роль в просвещении и воспитании нашего народа.

— Она научила эстонцев гнуть спину перед немцами, — громко сказал кто-то.

Это прозвучало упреком самому учителю истории, потому что чем же он сейчас занимался, как не гнул спину перед оккупантами.

Класс был возбужден.

— Авторами самых первых книг на эстонском языке были немцы, — продолжал говорить Метус.

И вдруг — словно разорвалась бомба — учителю задали вопрос:

— А вы-то сами эстонец?

Самым удивительным было то, что этот вопрос задала девочка. Она спросила так наивно, будто у этого вопроса не было ничего общего с тем, что творилось в классе, будто она действительно только хотела узнать, какой национальности учитель Метус.

В классе сделалось очень тихо. Лицо учителя стало бескровным. Мы ждали ответа. Он смотрел на нас беспомощно.

— У меня жена и двое детей, — тихо сказал учитель Метус. — И все мы эстонцы.

Это был ясный ответ. Для тех, кто понимал. Он ведь признался, что вынужден говорить ради заработка. Мне стала жалко его. Но тут же я подумал, что сам ни за что не хотел бы, чтобы кто-нибудь другой так пожалел меня.

— Учитель!

Гуйдо поднял руку.

— Пожалуйста.

— Я думаю, — сказал Гуйдо, — что история ничего не значит. В старину эстонцы враждовали с немцами, но теперь они помирились. Мы были достойными противниками, теперь стали достойными соратниками.

— Я не могу сказать, что история ничего не значит, — ответил учитель Метус. — К сожалению, я преподаю историю.

Звонок возвестил перемену.

СТОЛКНОВЕНИЕ С ГУЙДО И АТСОМ

Как говорится, огонь тлел под пеплом. После первого дня занятий, когда мы избрали Линду старостой класса, я, пожалуй, не обменялся с Гуйдо и Атсом ни словом. Зато мы то и дело обменивались косыми взглядами. Я знал, что однажды произойдет взрыв. Тлеющий огонь или затухает, или снова вспыхивает. А наша взаимная ненависть была столь упорной, что не могла затухнуть, следовательно, она должна была разгореться.

Это случилось однажды перед уроком немецкого языка. Гуйдо и Атс были дежурными. На перемене они выгнали из класса всех до единого, хотя кое-кому надо было еще кое-что списать.

— Разве вы не помните, что говорил директор о проветривании классов? — посмеивался Атс. — Приказ есть приказ, порядок должен быть порядком.

Всю перемену Гуйдо простоял перед дверью и не пустил никого в класс.

Только тогда, когда прозвенел звонок и мы вошли в класс, стало понятно, почему они так рьяно наводили «порядок». Атс, держа мел в руке, еще стоял перед классной доской и заканчивал отделку своего «художественного произведения».

На доске были изображены два уродца, не имевшие ни малейшего сходства со мной и Олевом. Но Атс написал под уродцами наши имена — Олев Кивимяги и Юло Пихлат. Уродцы держали над головой огромный плакат, на котором было написано:

«Да здравствует наша горячо любимая староста класса Линда Вескоя!»