Огоньки светлячков

– Дверь там, – продолжал отец, сделав широкий жест. Другой рукой он повернул мою голову, заставляя посмотреть. – Всего в нескольких шагах. Она не заперта. Всегда открыта. Разве кто-то сказал тебе иное?

В полной тишине отец оглядел всех сидящих за столом.

– Может, мать? Брат или сестра? Она? – Он ткнул подбородком в сестру. – Она слишком много болтает. Не думаю, что это твоя бабушка. Ей-то известно, что дверь всегда открыта.

Папа взял меня под мышки и опустил на пол. Камень вновь стал холодить ноги.

– Вперед. – Отец легко шлепнул меня по попе. – Иди к двери и посмотри сам.

Я хотел повернуться к маме, но отец держал мою голову так, чтобы я мог видеть только дверь.

– Давай иди, если хочешь. – Следующий шлепок был более ощутимым, и я невольно сделал шаг вперед. – Открывай дверь и ступай. Ты же этого хочешь, верно? Так действуй. О нас не думай, забудь. Мы останемся здесь.

За спиной скрипнул, отодвигаясь, тяжелый стул, видно, кто-то решил встать. Но так и не поднялся. Я осторожно сделал еще шажок. В подвале всегда пахло морковью, и я обожал этот запах. Так пахла ночь. О том, что ее сменил день, я узнавал благодаря блеклому лучу света, бежавшему от одной щели в полу или потолке к другой. Аромат моркови появлялся всякий раз, когда исчезал луч. Если я выйду на поверхность, то больше никогда не поем маминого морковного супа. Я замер, останавливаемый глубоким чувством невосполнимой потери. Сердце сжалось от желания вернуться на колени к папе и погладить шершавый шрам.

– Ты еще здесь? – раздался его голос. – Что же ты? Ступай к двери. Открывай и беги. Уходи из подвала, раз тебе так любопытно узнать, что там, наверху.

Я зашагал к двери, не останавливаясь. Никогда в жизни я не был к ней так близко. Наличие двери теряет смысл, если ею никогда не пользоваться. Она становится частью стены. Встав напротив, я принялся сосать палец. И даже весь вспотел. Потом я повернулся и оглядел всех, сидящих за столом. Мама подняла голову и посмотрела на меня. Глаза ее блестели. Отец развернул стул обратно к столу и сидел, разведя ноги. Подняв руку, он помахал мне, прощаясь. По моей руке пробежала дрожь, сверху вниз от предплечья. Вытащив палец изо рта, я потянулся к дверной ручке, угрожающе зависшей в нескольких дюймах над моей головой. Первый раз она выскользнула из мокрой ладони. Я вытер пальцы о штанину и задержал дыхание, чтобы не чувствовать, как пахнет мамин морковный суп, а запах этот уже пробирался в мой желудок.

Собравшись с духом, я попытался еще.

На этот раз ручка поддалась.

Настоящее время

2

В подвале было два окна. Одно в конце коридора, второе в кухне. По ту сторону были решетки и стена. Когда мне было десять лет, я мог, приложив усилие, огромное, до боли в плече, просунуть руку между двумя решетками и средним пальцем дотронуться до стены. Опять же бетонной. Из обоих окон было видно одно и то же, такое впечатление, что подвал был коробкой внутри коробки побольше. Однажды я взял зеркало из ванной и просунул сквозь решетку, поместив между ней и стеной напротив. В нем отразилась лишь чернота. Темный потолок над головой. Коробка внутри коробки. Иногда я прижимался лицом к решеткам и вглядывался в темноту, ставшую для меня внешним миром. Мне нравилось так делать, потому что дуновение ветра ласкало кожу. Этот воздух был совсем не таким, как в подвале.

– Не слышишь, как орет твоя сестра? – спросил отец в тот день, когда родился младенец. – Ты нужен нам в кухне. И закрой окно. Немедленно.

Папа открыл дверь своей комнаты ключом, который всегда висел у него на шее, и сразу же закрыл передо мной. Глаза были сухими, и мне пришлось несколько раз моргнуть. Сухими сделал их ветер. Потом я услышал крик сестры. Видимо, я был слишком поглощен ветром, раз не услышал такие крики. Они вырывались, кажется, не из ее горла, а из самого живота, откуда-то из глубины тела. Дверь опять приоткрылась, и отец потащил меня по коридору в общую комнату.

– Встань там, – велел отец. – Держи ногу.

Сестра лежала на столе и была одета лишь до талии. Под ней лежала простыня с ее кровати. Мама стояла у ее головы и держала за руку. Сестра смотрела вниз, на свою промежность, лицо ее было белой маской и не выражало никаких эмоций. Три отверстия на белом фоне – два глаза и рот. Брат, цеплявшийся за вторую ее ногу, тоже пытался разглядеть, что творится в ее промежности. Бабушка вскипятила воду в двух больших кастрюлях. Она задержала руку над плитой, чтобы понять, насколько она горячая.

Отец подошел к ней и протянул два полотенца.

– Думаешь, этого хватит?

Без слов бабушка вырвала их из его рук и бросила одно в кастрюлю что побольше.

Отец так и остался стоять, опустив голову и с поднятой рукой, будто ничего не заметил.

– Иди сюда, – наконец сказал он мне. – Держи ее за ногу.

Я схватил колено сестры и прижался к нему лбом, чтобы ничего не видеть. Я не смел поднять глаз. Сестра опять закричала. Отец покосился на окно и вытер ладони о брюки, словно они вспотели.

– Сынок, а второе ты оставил?..