Ограниченный контингент

В Ташкенте была настоящая зима. Через три часа после приземления в аэропорту я уже находился в кабинете командующего войсками Туркестанского военного округа генерал-полковника Юрия Павловича Максимова. Он спокойно и неторопливо начал мне рассказывать о предстоящей службе в Афганистане. Судя по разговору, он обладал твердостью, интеллигентностью и ясным умом. Пожалуй, я впервые почувствовал в начальнике такого уровня уважение к офицерам, заботу о них и даже теплоту. По-моему, это очень важно для человека, уезжающего в неизвестность.

За день, проведенный в штабе округа, я попытался побольше узнать о своей новой дивизии и о положении в ДРА. Так ничего и не выяснив, понял только одно: в Афганистане трудно, служба там совсем не такая, как в Союзе. В кабинетах и коридорах штаба округа со мной разговаривали так, как будто видели в последний раз. Хотя никто об этом напрямую не говорил, чувствовалось, что очень скоро ожидаются потери людей и боевой техники. Значит, придется воевать.

Все, что касалось Афганистана, я невольно воспринимал как что-то среднее между двумя понятиями — жизни и смерти. Ночью, перед вылетом в Кабул, решил прогуляться по городу. Ходил по улицам, смотрел на дома, встречался с поздними прохожими. Вспомнил о страшном землетрясении, которое произошло здесь несколько лет назад. Тогда первыми начали разгребать завалы военные. Попытался представить, как действовал бы в подобной ситуации, и не смог — мыслями я уже был в Афганистане.

Ташкент — Кабул

Следующим утром я вылетел в Кабул. Первый полет на войну незабываем. Военный аэродром, который впоследствии принял на себя основную нагрузку по созданию воздушного моста между воюющим Афганистаном и нашей страной, находится недалеко от Ташкента. Наша автомашина вырулила прямо на летное поле, где возле заправленного и готового к полету самолета стояло около двадцати офицеров. Почти все были вооружены пистолетами и автоматами. Лишь некоторые, в том числе и я, летели к новому месту службы и поэтому были без оружия. На полевой форме ни у кого не было видно знаков различия. Я же вышел из машины в шинели с полковничьими погонами и в папахе. Сразу поняв нелепость своего вида, я скрытно, насколько это было возможно, надел вместо папахи шапку. Знали бы эти люди, что в моем большом чемодане лежит еще и парадная форма…

Загранпаспортов и виз ни у кого не было, в Афганистан улетали по спискам. В неразберихе, которая неизбежна на первых порах, это было очень удобно. Во-первых, в самолет не сядет никто посторонний, во-вторых, если в воздухе произойдет катастрофа, то по спискам, один экземпляр которых всегда остается на земле, быстро можно установить фамилии погибших. Кстати, такой порядок и сегодня строго соблюдается в войсках при переброске их внутри страны по воздуху. Посписочная практика отправки в Афганистан существовала примерно до апреля. Позже военнослужащие пересекали Государственную границу СССР, соблюдая все действующие международные правила.

Я впервые летел на специальном санитарном самолете Ил-18, где вместо привычных сидений и кресел были лишь медицинские носилки. Почти все молчали, редкие фразы заглушал шум двигателей. Некоторые дремали. Через полтора часа наш самолет приземлился в Баграме. Здесь, в шестидесяти километрах севернее Кабула, располагалась, как я узнал позднее, самая крупная авиационная база ВВС ДРА. Позже этот аэродром в качестве основного использовался и летчиками 40-й армии.

В Баграме наш самолет должен был стоять не больше часа. Война нас встретила сразу возле трапа — еще не выйдя из самолета, мы услышали интенсивную автоматную и пулеметную стрельбу, которая велась совсем рядом с аэродромом. Узнать о причине перестрелки было не у кого. Я начал осматриваться вокруг в надежде найти хоть какое-нибудь укрытие на случай нападения — ближайшее здание находилось примерно в километре от нас. Стрельба тем временем то утихала, то набирала силу вновь. Послышались разрывы ручных гранат. Меня мучили неопределенность и сознание полной беззащитности: на несколько человек, которым предстояло лететь дальше, осталось четыре пистолета и один автомат.

Вскоре вернулись летчики, ходившие за разрешением на продолжение полета. Они сказали, что «добро» на Кабул нашему самолету сегодня не дали и ночевать придется здесь. «Этой ночью неподалеку отсюда, — добавил штурман, — душманы вырезали весь экипаж радиостанции». С наступлением сумерек, чтобы отделаться от первых впечатлений, я решил побродить по аэродрому. Не получилось: отойдя от самолета метров на триста, увидел табличку, предупреждающую о том, что дальше установлены мины. Вернувшись, спросил у командира экипажа, где можно переночевать. Добираться до какой-нибудь из наших частей, которые должны быть расположены неподалеку, не хотелось, да и где их найдешь. Кроме того, нам в любой момент завтра могли разрешить вылет. Симпатичный высокий офицер кивнул головой в сторону носилок:

— Лучше всего в самолете. Но заранее предупреждаю — от холода и шинель не спасет.