Огромная память

Бедняге, кажется, было совершенно наплевать на благодарственные слова, потому что стражники подхватили его под руки и поволокли исполнять распоряжение судьи. Все присутствовавшие правильно поняли поданный им пример того, что доносить это очень нехорошо.

Нас оштрафовали за ссору на улице, напугавшую мирных граждан, и отпустили. Хорошо отделались. Вероятно, судья был сыт и хорошо поспал, потому что он без разговоров мог отправить нас в зиндан для выяснения обстоятельств нашего дела, и мы могли просидеть там несколько лет, пока не выяснилось бы, что мы никаких преступлений не совершали, а в тюрьму попали по ложному доносу, когда кому-то и что-то показалось. Дай Бог, чтобы в России никогда не было такого турецкого судебного права.

Когда мы очутились на улице, Чавчавадзе-младший сказал:

— Вы видите, что я вас не обманываю. В Турции легко попасть в любую беду, если вы кому-то не понравились и то, что вы иноземцы, делает вас заранее виновными во всех грехах, а мой государь очень нуждается в таких людях, как вы. Картлинцы очень гостеприимные люди и никогда не позволят, чтобы гости чувствовали себя плохо. Поедемте со мной, а?

Подумав, мы решили, что через Картли в России попасть легче и безопаснее.

— Эээ, где наша не пропадала, поехали к твоему царю, — и мы заспешили к берегу моря, где стояла картлинская парусная лодка.

Глава 25. Картли

Трехдневное путешествие по Черному морю особого удовольствия нам не доставило. На море красиво смотреть с берега или с высокой скалы, когда тебя не достают волны и соленые брызги, а могучие волны во время шторма швыряют не твой утлый кораблик. Мы попали в шторм, небольшой, но нашу лодку швыряло так, что на гребне волны было видно оставленный нами Трабзон, а с другой стороны виднелась златоглавая Москва, в обычное время скрываемая Кавказским хребтом.

Когда фелюга пристала к берегу, я встал на колени и вознес молитву Аллаху и Христу за то, что мы благополучно ступили на земную твердь, созданную Всевышним для человека.

На берегу нас ждали оседланные кони и повозка. Берсенев и Чавчавадзе вскочили в седла и стали гарцевать передо мной, выражая сочувствие моему состоянию. Не моряк я, не моряк. Я лег в повозку и стал смотреть на небо. Мне дали выпить какого-то кислого вина. Многие находят в нем особый букет ароматов, но я не такой ценитель вин.

— Пей, джигит, оно поставит тебя на ноги, — сказали мне, чтобы я уснул, а я вместо этого начал петь песни на арабском языке:

Небо такое мне нравится,

Словно глаза у красавицы,

В речке поет мне поток,

Слышу я твой голосок.

Тихо сидишь у огня,

Ждешь, дорогая, меня,

Только ты ждешь меня зря,

Милый уплыл за моря.

Почему-то эта песня меня так взбодрила, что я приподнялся на повозке и крикнул:

— Эй, подать мою лошадь!

Лошадь в повозке встрепенулась и понеслась. Я лег на расстеленную бурку и задремал.

Спал я, вероятно, долго, потому что мы уже подъезжали к Тифлису.

Тифлис был какой-то восточный город. Сравнивая его с Трабзоном, могу сказать, что главным отличием Тифлиса было отсутствие римского и византийских следов истории. Восточного было больше. Как же иначе? Еще недавно Картли был иранской вассальной провинцией Гюрджистан и сам царь Ираклий был воспитанником Надир-шаха.

Вообще-то Тифлис мне понравился. В нем жило очень много народов. Торговцы и ремесленники составляли большинство населения. Рядом с прекрасными дворцами и церквями лепились небольшие дома торговых людей, лавки, еще дальше домики поменьше ремесленников и их мастерские. Очень много рынков с каменными прилавками и складами. В городе везде порядок, как в доме рачительного хозяина.

Самый лучший дворец в Тифлисе — царский. Когда скончался картлинский царь Теймураз, наследовавший ему Ираклий во всем блеске проявил восточную мудрость и персидскую дипломатию в период внутренней смуты в Иране и в течение короткого времени объединил Картлию и Кахетию и превратил в своих данников ханства Ереванское и Гянджинское.

Ираклий был храбрый человек и в боях всегда старался быть впереди, что придавало смелости и отваги его воинам. Правда, когда внутренние смуты в Иране закончились, иранский шах несколько поумерил прыткость этого царя и его суверенитет.

Имя Ираклия было известно не менее, чем имя Надир-шаха, и это было опасным для картлинского царя: никто не любит соперников, особенно на Востоке. Жди беды, избранник судьбы.

К царскому дворцу мы уже подъезжали верхом. Устали изрядно и кони, и мы. Нас поместили в отдельном флигеле. Сначала мы сходили в баню. В турецкую, но опять же с каким-то особым шиком. Сначала мы грелись в комнате, в которую по внутренним каменным трубам подавался горячий воздух. Не пар, как в турецкой бане, а воздух. Сначала было горячо дышать, но потом мы привыкли, и нам стало легко, когда по нашим телам потекли струи выходившей из нас воды.