Oh, Boy!

Мальчику понравилось, что к нему обращаются на «вы». Он слегка наклонил голову в знак признательности.

– Вам удалось нагнать пропущенное в школе? – спросила его Лоранс.

– За последнюю контрольную по физике у меня 19. Это, думаю, как раз не проблема.

Не успев договорить, Симеон понял, что допустил промах. Выставил себя зазнайкой. И, как это с ним часто бывало, он не сказал того, что рвалось из души. Ему надо было бы ответить: «Мне все равно, что там со школой. Я хочу видеть Бартельми. Я хочу, чтобы у меня был старший брат. Он мне очень нужен». В его глазах за круглыми очками стояли слезы.

– А где Бартельми? – спросила Моргана, которая служила брату переводчицей, даже когда он ничего не говорил.

– Опаздывает, – сказала Лоранс.

– Сложности с парковкой верблюда, – шепотом предположил Симеон.

Сестренки прыснули.

– И вы вообразили, что он явится? – бросила Жозиана. – Не знаете вы Бартельми. Он только о себе и думает. И вообще, он го…

Тук-тук-тук. Секретарша объявила:

– Г-н Морлеван.

Трое детей вскочили, не усидев, – слишком они были взволнованы. С тех пор как они узнали о существовании брата, они ни о чем другом думать не могли. Венеция уже нарисовала ему четыре картинки. Бартельми вошел, несколько запыхавшись, – последнюю часть пути он бежал.

– К судье сюда? – выдохнул он, озираясь, словно свалился с луны.

Лоранс и Бенедикт смотрели на него, чуть ли не разинув рты. Прекрасный принц! Наконец-то! Судья, однако, отметила кое-какие настораживающие детали: серьгу в ухе, безупречный загар в середине декабря и мелированные волосы.

– Где моя картинка? Ну, скорей, давай, ту, где я дом нарисовала, – ныла Венеция.

Симеон никак не мог нашарить рисунок.

Появление старшего брата потрясло его. В мечтах он рисовал себе Бартельми двухметровым гигантом, который войдет и гаркнет: «Все, ребята, нечего нам тут торчать. Айда в Австралию!»

– Я что-то не понял, чего от меня хотят, но я, ей-богу, невиновен, – сказал Бартельми каким-то странным, жеманным голосом. – Oh, boy! И ты тут, Жозиана?

Его сводная сестра даже не потрудилась ответить.

– Г-н Морлеван, – довольно торжественно обратилась к нему судья, – здесь перед вами ваш сводный брат и ваши сводные сестры: Симеон, Моргана и Венеция Морлеван.

– Мои сво… мои… – у Бартельми отнялся язык.

Венеция наконец отыскала свой рисунок и теперь протягивала его брату.

– Я тебе нарисовала дом, – объяснила она. – Это где мы будем с тобой жить. Вот тут моя кровать, а вот холодильник.

Бартельми наклонился пониже, стараясь вникнуть в пояснения девочки. На каждую новую подробность он отзывался беспомощным: «Oh, boy!»

– Я нарисовала около твоего имени три сердца, потому что я тебя вот как люблю: немножко, очень и безумно.

Они смотрели друг на друга, почти нос к носу, и Венеция задала самый главный вопрос – тест, позволяющий провести первое деление на хороших и плохих:

– Тебя поцеловать?

Бартельми удивленно улыбнулся, от чего на щеках у него образовались две ямочки. Венеция обняла его за шею и чмокнула в то место, которое выбрала бы и г-жа судья, – прямо в ямочку на щеке. Симеон знал, что младшая сестренка инстинктивно делает именно то, что надо. И все-таки ощутил укол ревности. Жозиана Морлеван заерзала на стуле. Да что же это, неужели малютку доверят Бартельми! Ни мораль, ни здравый смысл такого не допускали.

– Садитесь, г-н Морлеван, – сказала судья.

Свободного стула не оказалось.

– Ничего, – сказала Венеция.

Она устроилась на коленях у старшего брата, и, глядя на них, каждый из присутствующих изнывал от зависти. Такие красивые, и тот и другая, как с картинки к волшебной сказке с идиотским названием «Сестричка и братик». В генетической лотерее не всем везет. «Глаз голубенький, всем любенький» – это было про Венецию и Бартельми. А «Глаз карий – харя харей» – это про Моргану и Симеона.

– Г-н Морлеван, – сказала судья, – ваши сводные брат и сестры, которых вы здесь видите, остались без семьи: их отец, Жорж Морлеван, исчез, а мать, Катрин Дюфур, скончалась.

– Да, плохо дело, – признал Бартельми, поскольку судья явно ожидала от него какой-то реакции.

Прекрасный принц что-то слишком уж туго соображал, и Лоранс решила его подстегнуть.

– Поскольку вы их старший брат, мы думаем доверить вам опеку над ними.

– Вы что, не видите, он же совершенно не подходит, – вскинулась Жозиана.

– Смотря для чего, – обиделся Бартельми. – А что это за фишка такая, опека?

Г-жа судья, не в восторге от «фишки», ответила довольно раздраженно, цитируя Гражданский кодекс:

– Опекун, г-н Морлеван, отвечает за воспитание и образование вверенных ему детей. Он представляет их интересы в гражданской жизни и заботится об их благополучии, как хороший отец.

– Да это же нелепо, в конце-то концов! – взорвалась Жозиана, которую вся эта сцена раздражала донельзя. – Как хороший отец! Вы же сами видите, что Барт – го…

– Горячее сердце! – чуть ли не рявкнула судья, чтобы не дать ей договорить.

– Даже три сердца, – ввернула Венеция.

– Не правда ли, г-н Морлеван? – окликнула его Лоранс.

– Ну да, только я не понял. Что это за фишка-то, опека?