Oh, Boy!

Мальчику понравилось, что к нему обращаются на «вы». Он слегка наклонил голову в знак признательности.

— Вам удалось нагнать пропущенное в школе? — спросила его Лоранс.

— За последнюю контрольную по физике у меня 19. Это, думаю, как раз не проблема.

Не успев договорить, Симеон понял, что допустил промах. Выставил себя зазнайкой. И, как это с ним часто бывало, он не сказал того, что рвалось из души. Ему надо было бы ответить: «Мне все равно, что там со школой. Я хочу видеть Бартельми. Я хочу, чтобы у меня был старший брат. Он мне очень нужен». В его глазах за круглыми очками стояли слезы.

— А где Бартельми? — спросила Моргана, которая служила брату переводчицей, даже когда он ничего не говорил.

— Опаздывает, — сказала Лоранс.

— Сложности с парковкой верблюда, — шепотом предположил Симеон.

Сестренки прыснули.

— И вы вообразили, что он явится? — бросила Жозиана. — Не знаете вы Бартельми. Он только о себе и думает. И вообще, он го…

Тук-тук-тук. Секретарша объявила:

— Г-н Морлеван.

Трое детей вскочили, не усидев, — слишком они были взволнованы. С тех пор как они узнали о существовании брата, они ни о чем другом думать не могли. Венеция уже нарисовала ему четыре картинки. Бартельми вошел, несколько запыхавшись, — последнюю часть пути он бежал.

— К судье сюда? — выдохнул он, озираясь, словно свалился с луны.

Лоранс и Бенедикт смотрели на него, чуть ли не разинув рты. Прекрасный принц! Наконец-то! Судья, однако, отметила кое-какие настораживающие детали: серьгу в ухе, безупречный загар в середине декабря и мелированные волосы.

— Где моя картинка? Ну, скорей, давай, ту, где я дом нарисовала, — ныла Венеция.

Симеон никак не мог нашарить рисунок.

Появление старшего брата потрясло его. В мечтах он рисовал себе Бартельми двухметровым гигантом, который войдет и гаркнет: «Все, ребята, нечего нам тут торчать. Айда в Австралию!»

— Я что-то не понял, чего от меня хотят, но я, ей-богу, невиновен, — сказал Бартельми каким-то странным, жеманным голосом. — Oh, boy! И ты тут, Жозиана?

Его сводная сестра даже не потрудилась ответить.

— Г-н Морлеван, — довольно торжественно обратилась к нему судья, — здесь перед вами ваш сводный брат и ваши сводные сестры: Симеон, Моргана и Венеция Морлеван.

— Мои сво… мои… — у Бартельми отнялся язык.

Венеция наконец отыскала свой рисунок и теперь протягивала его брату.

— Я тебе нарисовала дом, — объяснила она. — Это где мы будем с тобой жить. Вот тут моя кровать, а вот холодильник.

Бартельми наклонился пониже, стараясь вникнуть в пояснения девочки. На каждую новую подробность он отзывался беспомощным: «Oh, boy!»

— Я нарисовала около твоего имени три сердца, потому что я тебя вот как люблю: немножко, очень и безумно.

Они смотрели друг на друга, почти нос к носу, и Венеция задала самый главный вопрос — тест, позволяющий провести первое деление на хороших и плохих:

— Тебя поцеловать?

Бартельми удивленно улыбнулся, от чего на щеках у него образовались две ямочки. Венеция обняла его за шею и чмокнула в то место, которое выбрала бы и г-жа судья, — прямо в ямочку на щеке. Симеон знал, что младшая сестренка инстинктивно делает именно то, что надо. И все-таки ощутил укол ревности. Жозиана Морлеван заерзала на стуле. Да что же это, неужели малютку доверят Бартельми! Ни мораль, ни здравый смысл такого не допускали.

— Садитесь, г-н Морлеван, — сказала судья.

Свободного стула не оказалось.

— Ничего, — сказала Венеция.

Она устроилась на коленях у старшего брата, и, глядя на них, каждый из присутствующих изнывал от зависти. Такие красивые, и тот и другая, как с картинки к волшебной сказке с идиотским названием «Сестричка и братик». В генетической лотерее не всем везет. «Глаз голубенький, всем любенький» — это было про Венецию и Бартельми. А «Глаз карий — харя харей» — это про Моргану и Симеона.

— Г-н Морлеван, — сказала судья, — ваши сводные брат и сестры, которых вы здесь видите, остались без семьи: их отец, Жорж Морлеван, исчез, а мать, Катрин Дюфур, скончалась.

— Да, плохо дело, — признал Бартельми, поскольку судья явно ожидала от него какой-то реакции.

Прекрасный принц что-то слишком уж туго соображал, и Лоранс решила его подстегнуть.

— Поскольку вы их старший брат, мы думаем доверить вам опеку над ними.

— Вы что, не видите, он же совершенно не подходит, — вскинулась Жозиана.

— Смотря для чего, — обиделся Бартельми. — А что это за фишка такая, опека?

Г-жа судья, не в восторге от «фишки», ответила довольно раздраженно, цитируя Гражданский кодекс:

— Опекун, г-н Морлеван, отвечает за воспитание и образование вверенных ему детей. Он представляет их интересы в гражданской жизни и заботится об их благополучии, как хороший отец.

— Да это же нелепо, в конце-то концов! — взорвалась Жозиана, которую вся эта сцена раздражала донельзя. — Как хороший отец! Вы же сами видите, что Барт — го…

— Горячее сердце! — чуть ли не рявкнула судья, чтобы не дать ей договорить.

— Даже три сердца, — ввернула Венеция.

— Не правда ли, г-н Морлеван? — окликнула его Лоранс.

— Ну да, только я не понял. Что это за фишка-то, опека?