Ой, мамочки

– Я, милочка, не считаю себя красоткой. Стоит мне выйти на солнце, и я тут же превращаюсь в хот-дог. Но меня это не тревожит, потому что главное – моя семья. Мы с Франком тратим все деньги на нашего мальчика. Но вы-то, конечно, будучи бездетной, не можете знать, что такое настоящее самоотречение. Ради счастья моего Бинго, ради того, чтобы он…

– Стал Кулинаром, не так ли? Mais oui, вам не очень понравилось, когда я сказала вам – еще до того, как пришли мсье Бен и Элли, – что мой Венсан вовсе не одержим мечтами угодить вам с вашим сынком. У него припасены такие фокусы, что вам и не снилось! – Из неподвижной статуи Соланж превратилась в пылкую женщину. Хлестнув по столу полами своей черной накидки, она щелкнула пальчиками с огненно-красными ногтями перед носом разъяренной Эрнестины. – Сыта по горло вашим сопливым Бинго! Мои пудельки, мои обожаемые детки куда симпатичнее! Анжелика, Флер и все остальные – как они могут быть счастливы, когда их папочка в печали? Моему Венсану уже под пятьдесят, и я не многим моложе. Ему до смерти надоело засовывать меня в печку на сцене и, устроив большой взрыв, вынимать оттуда жареного цыпленка. Я хочу одного: чтобы мой Венсан хоть раз в жизни нашел себе мечту, которая не потребовала бы разрезать меня пополам.

Откуда такая враждебность? Вчера вечером, в ходе операции "Марджори Задсон", мы все вроде бы неплохо ладили.

Волосы Эрнестины прилипли к ее раскрасневшемуся лицу. Она уже раскрыла рот для ответной речи, но тут, к счастью, прибыла наша еда, и я сумела плавно перейти к нахваливанию хрустящей картошечки и лука с помидорами, уютно угнездившихся на наших гамбургерах.

– Да, но высшего ли сорта это мясо? – встревожился Хендерсон.

Красная Шапочка повела плечом, и тут, перекрывая шум и гам, раздался рык:

– А ну замолчали, трепачи несчастные! Дайте Джимми слово сказать! – Великанша-людоедка с растущей из груди розой стряхнула в стакан сигарный пепел и подалась вперед, облокотившись на стойку. – У нас кое-какие проблемы со сбором денег для ремонта детской площадки, но наши прихожанки обожают сложности. Так что рассаживайтесь, держитесь за стены или за что хотите и слушайте, пока наш дорогой шериф Том Догерти ознакомит вас с программой нашего показа мод!

Аплодисменты.

– Да ладно вам, ребята. – Шериф взъерошил свою шевелюру и сразу заметно помолодел. Кобура болталась возле его бедра, совсем как в кино. – Как поживаете, друзья, соседи и туристы! – Он остановил взгляд на нашем столике, будто занося каждого из нас в графу "Праздношатающиеся". – Не ждите, что я буду тут перед вами разглагольствовать вроде как оратор от Диора. – Он улыбнулся, и на его пухлых щеках наметились ямочки. – Но я вам скажу, что и у нас найдутся симпатичные девчата, которые порадуют ваш глаз. И помните: добровольные пожертвования – они, конечно, добровольные, но смотрите, как бы вас не обвинили в пренебрежении своими гражданскими обязанностями.

Музыкальный автомат заиграл медленную, убаюкивающую мелодию. Шериф достал тетрадку.

– Поприветствуем любимых близнецов Грязного Ручья, Терезу и Тересу Бринхартер!

Из-за двери с надписью "Посторонним вход воспрещен" выскочили две юные особи женского пола, белокурые и загорелые. Из их символических нарядов вышли бы отличные повязки на запястье какому-нибудь спортсмену. Хихиканье девушек потонуло в восторженных возгласах.

– Туалеты сшиты матерью девушек Айрин, храни ее Господь.

Я поклялась в душе, что вся одежда моего ребенка, до последней детали, будет с любовью прострочена от руки.

Следом появилась молодая женщина в прикиде для сельской дискотеки – клетчатой блузке и синей юбке, из-под которой выглядывала белая нижняя юбка с рюшечками. Ее встретили почти такими же бурными аплодисментами, как и близняшек. Затем настал черед хорошенькой девчушки лет четырех. На ней было розовое платьице, в руках – корзина с цветами, и держалась малышка с недетским апломбом.

Мой интерес не угас. А вот сама я начала угасать. Сказывался недосып. Фигуры, сходящие с пандуса, стали сливаться… Я надеялась, что не сползу со стула или, хуже того, не заговорю во сне. И тут я услышала щелчок, будто открылась дверь и Бен беспрепятственно проник в мой мозг.

"Элли, я люблю тебя". – "Нет, не любишь". – "Солнышко, нельзя же верить всему, что ты видишь и слышишь".

Он заключил меня в объятия. Я воспарила…

"Что ж, если ты настолько меня любишь, что готов пойти на обман…"

Я проснулась, когда плавная мелодия внезапно сменилась грохотом и лязгом. Что это все вокруг разохались? Неужели близнецов Бринхартер вызвали "на бис"? Даже мистер Хендерсон Браун напряженно подался вперед.