Ойкумена

- В Малэрсиде, после передачи картины, - прямо ответил Кай. - Но ... - он прихлопнул ладонью в мокрой перчатке по крестовине. - Но я хотел сохранить тебе жизнь. После того, как ты не оставил меня на берегу, заложником.

- И как же? - саркастически вопросил бригадир.

- Переговорив с отцом. Он счел, что нет смысла договариваться с двумя компаньонами, если можно платить лишь одному. Я думал, что могу его переубедить.

- Видимо у кого-то изменились планы, - усмехнулся бригадир. - Или кто-то слишком нетерпелив.

Подошел Зильбер, сильно хромая. Протянул бригадиру ковш с морской водой. Коротко посоветовал:

- Полей на рану. Хель сказала, убережет от гнили.

Сантели молча взял ковш, наемник пошел обратно, стараясь не поскользнуться на мокрых камнях. Песок был почти не виден под слоем гальки и больших, обкатанных волнами камней. Бригадир склонил голову набок, подняв деревянный сосуд, пустил тонкую струйку холодной воды. Зашипел, как рассерженный мяур, когда соль злобно впилась в рассеченную плоть.

Кай посмотрел за спину бригадира. Там, дальше от береговой кромки, Хель собирала камни, складывая их в пирамиду. Еще дальше на вынесенном волнами бревне сидел Шарлей, внимательно рассматривая покалеченную руку. С таким видом, будто никак не мог привыкнуть к мысли, что перебинтованная культя без кисти действительно принадлежит ему.

- Я хотел вас спасти, - повторил Кай. Его некрасивое костистое лицо передернуло гримасой.

- Ты предал нас... друг, - произнес бригадир, бесцельно крутя в руках пустой ковш. На мгновение глаза Сантели вспыхнули бешеной злобой, пальцы сжались, словно готовясь кинуть в мечника ковшом, отвлекая на мгновение, пока топор сам собой выскакивает из-за пояса, чтобы проломить череп врага. Руки Кая сжались на крестовине меча.

- Мы разрубили монету, ты и я, - Сантели отбросил деревяшку в сторону, как будто избавляясь от искушения. - Ты дал слово, ты выбрал бригаду.

- В конце концов, я выбрал семью. Мои сестры - стая гиен, отец еще страшнее, но все же это моя семья. Без них я никто. Бродяга, который живет лишь со своего меча.

- И ты купил возвращение в семью, продав нас. И меня. Ах да... как я мог забыть ... ты же хотел сохранить нам жизнь, - слова бригадира сочились ядовитой иронией. - По-братски, да.

- Все так, ты вправе высмеивать меня, вправе взыскать кровью на поединке,  - сказал Кай.

- Я вправе зарезать тебя, как свинью, - мрачно и зло уточнил Сантели. - Просто кликнуть их, - бригадир махнул рукой в сторону корабля. - И сказать, кому мы всем этим бардаком обязаны.

- Да. Но я прикрыл тебя у мачты.

Кай пристукнул мечом о камни. На клинке отчетливо выделялась глубокая выщерблина.

Сантели молчал. Долго молчал.

- Да, ты прикрыл меня, - согласился он, наконец. - Что ж, будем считать, долги мы выровняли. Однако дальше наши пути разойдутся.

- Как скажешь, - снова Кай вымолвил пустую, бесполезную фразу только чтобы заполнить гробовое молчание. - Что ж, мне пора.

- Не стану желать тебе удачи. И ... - Сантели, повернувшийся было к судну, замер в пол-оборота. Кай напрягся.

- Не возвращайся больше на пустоши, - сказал бригадир. - Вчера ты перестал быть моим собратом. Завтра станешь моим врагом.

Сантели пошел в сторону корабля. Мечник смотрел ему вслед, не снимая рук с перекрестия меча, и с каждым шагом бригадира голова Кая опускалась на волосок, словно шею рыцаря давила незримая рука.

«Прах к праху»...

Не осталось ничего. Ни мыслей, ни надежд. Ничего. Совсем ничего. Лишь три слова из прошлой жизни, такой далекой, что кажется, она и не случалась никогда - так, лишь мимолетный взмах крыла феи снов.

Прах к праху...

От Шены не осталось даже пепла. И Хель складывала камни в пирамиду. Кенотаф. Могилу без тела. Память о человеке, который некогда пришел в мир, а теперь покинул его безвозвратно.

Навсегда.

Камень к камню. Память к памяти. Год, прожитый в одном городе. Несколько дней, проведенных бок о бок. Несколько часов доверительной беседы. Считанные минуты неподдельной душевной близости, сохраненные в памяти, будто оттиск печати.

Изумрудно-хризолитовые глаза, на дне которых всегда скрываются искорки печали. Легкая ироничная полуулыбка, которая легко превращается в злой оскал и редко, очень редко расцветает подлинной нежностью.

Память.

Вот все, что осталось от зеленоглазой валькирии.

Облизанные волной камни ложились в пирамиду, постукивая серыми боками, руки замерзли, морская соль разъедала исцарапанные пальцы. Капельки крови мешались с водой, покрывая камни темными бисеринками. Спутанные мокрые волосы выбились из-под шляпы, прилипли к щекам грязным войлоком.

Наконец, пирамида была закончена. Откуда-то Хель совершенно точно знала, что кенотаф именно такой, каким должен быть. Не выше и не ниже. Не больше и не меньше. Он устоит против напора волн, он переживет всех, кто сейчас собрался на этом берегу. Придет время, и Хель умрет, а вместе с ней окончательно умрет и Шена, запечатленная в памяти рыжеволосой подруги. Но пирамида будет стоять, напоминая морю, ветру и небу - жил человек.