Оироэн (СИ)

Однажды в какой-то феррестрийской деревне глупый мальчишка лет пяти бросил в меня камнем и попал в голову. Я пришла к матери в слезах, самой тогда было года три, не больше. Хорошо запомнила ее лицо, когда она взяла хворостину и зашагала в ту сторону, где играл этот маленький засранец. Думала, убьет... Она несколько раз крепко успела приложить его по заднему месту, прежде чем на рев мальчишки прибежала его мать. Что было дальше, моя память не сохранила, зато я накрепко усвоила – меня обижать нельзя. Ведь есть мама, которая за такое и убить может. В том, что это действительно так я позже убеждалась неоднократно. Мать могла постоять за меня не только перед глупым сопляком, она и толпы мужиков не боялась. В детстве мне казалось, что она вообще ничего не боится – ни богов, ни демонов, ни, уж подавно, людей. Только когда сама стала взрослой, поняла, сколь далеки от правды были эти наивные мысли. Мама была обычной... ну, почти. Она была из тех, кого в степи называют «сердце волчицы». Когда дело касалось ее «стаи», она теряла страх и теряла разум.

Мать вообще ничего не делала наполовину – если гневалась, то до разбитых тарелок, если радовалась, то, казалось, даже воздух вокруг нее начинал светиться солнечным светом.

Если любила, то без оглядки.

Чем шире становилась река времени, разделяющая нас, тем больше я понимала, как сильно на нее похожа. Все, что я знала о своей женской сути, было от нее...

...Той ночью я проснулась от боли. Лежала и не могла понять, что за дрянь сожрала накануне, вроде бы ничего такого – черствый хлеб, кусок сыра да пару яблок. Не с чего ощущать себя так, словно в животе угнездился клубок ядовитых змей, грызущих плоть изнутри.

Но боль была сильная настолько, что к горлу подкатывала тошнота.

Я скатилась с нашей широкой лежанки на дощатый пол фургона и едва успела добежать до двери и до ближайших кустов, чтоб не замарать штанов. Сделав там что надо, уже собираясь натянуть их обратно, но вдруг почувствовала, как на руку упали тяжелые горячие капли.

Я разбудила мать, держа штаны одной рукой, а другую зажав между ног.

– Ма... У меня кровь.

Она проснулась сразу, села рывком, откинув одеяло. Посмотрела на меня, дрожащую, похожую на загнанного зверька.

– Ну ты чего? – рассмеялась хрипло. – Испугалась что ли, дурочка? Я ведь говорила, что так будет. Иди сюда... Иди ко мне, букашка. Все хорошо. Сейчас дам тебе тряпку и все дела.

Я кивнула. Всхлипнула тихо.

– Болит...

Мать вздохнула.

– Что ж поделать... Привыкнешь. Все привыкают.

Она дала мне тряпку, налила немного крепкого вина, а потом легла рядом и обняла.

– Вот ты и взрослая стала. Как время-то летит... – мама погладила меня по плечу, поцеловала в лоб. – Спи, любимая. Теперь ты женщина.

Я и правда привыкла, хоть и не сразу. Не к боли – к ней привыкнуть нельзя. Я привыкла к тому, что теперь эта боль всегда будет приходить ко мне, где бы я ни была.

Прошло три года, прежде, чем боль оставила меня.

К тому моменту мать давно лежала в степи, под безымянным камнем, а сама я в полной мере познала все радости и горести, какие способно подарить женщине ее тело. Боль ушла после того, как кровь не приходила почти три месяца, а потом хлынула вместе с частями того, что могло быть моим первым ребенком.

Я не грустила о нем. И с той поры никогда не забывала про затворную траву.

Зато больше не приходилось напиваться, чтобы усыпить змей в животе.

3

Детей я никогда не хотела. Зачем они той, у кого нет ничего, кроме ветра в волосах?

Не хотела, пока Лиана не встретила. Смотрела в эти синие глаза, и казалось – вот оно. То, ради чего все. Казалось, нашла единственный смысл. И хотелось умножить это счастье, продлить его в вечность.

С ним впервые поняла, что движет женщиной, когда она по собственной воле открывает врата для новой жизни.

...Сколько мне исполнилось в тот год? Лет шесть, не больше.

Тэми появился на свет поздней весной, когда все вокруг ликует и празднует свое продолжение. Но я не радовалась – брат родился до срока и сразу было видно, что он какой-то не такой. Однако, недоделанный и убогий, этот новый человек отнял у меня мою мать, стал для нее средоточием всего мира.

Мне остались только огрызки.

«Выброси его! – кричала я, сжимая кулаки и топая ногами. – Он гадкий! Он нам не нужен!»

Мать смотрела на меня с укором и называла дурехой. Она-то сразу полюбила это маленькое нелепое создание. Но в ту пору я еще не знала, что у нее был выбор, не понимала, что брат появился в нашем фургоне не случайно. Мне казалось, это какой-то неотвратимый злой рок. Впрочем, для сопливой малявки, так оно и было. Никто ж меня не спрашивал, хочу ли я делить свою мать и всю свою жизнь с кем-то еще. Никто не дал мне выбора – иметь здоровую красивую сестричку или братца, который так и не встал на ноги, не научился держать ложку и называть меня по имени.