Окаянная сила

На видном месте укладки не нашлось. Алена пошла по избушке, заглядывая во все щели.

Наконец вышла она, озадаченная, на середину избенки. Нужна была помощь — ведь видела же во сне Алена, где стоит укладочка, а вспомнить не могла!

— За морем три зори, как звать зорю первую, я забыла, как звать вторую, с памяти смыло, а как звать третью, Богородица мне открыла! — Алена похлопала в ладоши, поворачиваясь посолонь, и тут же блеснуло ей из-под скамьи, на которой Родимица помирала, то, что ярко блестеть вроде бы и не должно — старенькая малая укладка из потемневшего дерева, пальцами вылощенного.

Алена открыла укладку и обнаружила там много всякой загадочной мелочи. Перстенек без глазка там лежал, большой медный нательный крест на кожаном гайтане, моточек тесьмы, сережка непарная, лоскуток ткани золотной, еще лоскуток, туго свернутый (а оказалась в нем тоненькая иголочка, мечта всякой мастерицы), гвозди — четыре, и все — ржавые, еще моточек проволоки железной, низка дешевых бус и в холщовом лоскутке что-то твердое. Развернула — и два камушка увидела, но странных, как бы серой, с желтоватым налетом, ноздреватой коркой покрытых.

На вид корка была непрочная. Алена взяла нож и поскребла ее, а потом и вовсе, нажав, попыталась срезать. Кусочек отлетел — и обнаружился блестящий скол. Алена поднесла камень к свету и за пятнышком скола увидела медовую прозрачную глубину.

— Ишь ты… — озадаченно сказала она. — И за этим-то я сюда брела?

Она понюхала камень — запаха не было.

На всякий случай Алена оглядела и ощупала прочее содержимое укладки. Но вещицы молчали. Степаниде, возможно, они бы и поведали свои ворожейные тайны, но далеко была Степанида.

С одним лишь крестом всё вроде было ясно — ничего плохого в нем не было, да и быть не могло.

Однако нехорошо, чтобы он и далее лежал со всем колдовским прикладом — решила Алена, отделила его и повесила себе на шею, а укладку сунула в узел.

Выйдя из Кореленкиной избенки, она приперла дверь метлой.

И тут лишь задумалась — да неужто Устинья Родимица с того света за избенкой приглядывает? Кто-то, видать, сюда ходит. А кто бы мог? Разве что Гриша вернулся…

При воспоминании о занятном отшельнике и его чресленнике Алена смутилась почему-то. Куда бы мог податься Гриша? Ведь он — как дитя малое, за ним присмотр нужен, не то на зиму глядя опять в дупло забьется и будет там зубами от холода стучать, пока вовсе не замерзнет. Тогда-то она его в лесу оставила, плохо о его дальнейшей судьбе подумавши…

Так разбередило ее воспоминание, что Алена решила зайти в Яски, узнать — не слыхали ль чего бабы.

И оказалось — слыхали!

Отшельник поднялся вверх по Шелони и оказался у лесорубов, которых сперва удивил чрезвычайно своим обликом и повадкой, а потом им и полюбился — видно, берег Господь Гришу для какой-то особой нужды. Мужики заставили его одеться по-христиански и до зимы продержали у себя.

Когда схлынула вся суета вокруг не на шутку онемевшего попа, нашлись добрые люди — рассказали боярину, как дело было, и Гришу ему представили. А боярин и понимал, что в новую церковь другой поп нужен, и недоумевал — как же с онемевшим-то быть? Службу править он уже не сможет, но ведь и прогонять — грех? Поскольку за Гришей к тому времени числились кое-какие чудесные деяния — разрубленную топором ногу молитвой и наложением перстов уврачевал, помутившегося разумом парнишку, коему бес в образе лешего являлся, отчитал, еще что-то поправил, — то боярин и решил оставить его при церкви, благо всю службу Гриша знал, и обязал его привести в годность старого попа. Гриша взялся за дело со всем рвением, люди так к нему и потекли, особливо — бабы, но онемевшего попа словно сатана обуял — не желал, чтобы над ним Гриша молитвы читал, да и только, руками отмахивался, плевался, как-то и с клюкой за новым батюшкой погнаться вздумал, да Гриша-то шустрый, ускользнул, понапрасну лишь поп запыхался…

— Стало быть, батюшка он ныне? — уточнила Алена.

— Полюбился он доброму боярину, тот дело и уладил, — сказала ей баба, которую она тщательно о Гришиной судьбе расспросила. — Боярин посылал узнать — его, Гришу, ведь и вправду рукоположили. А ты, девка, не сестра ему часом? Сестру он всё поминал.

— Я от его сестры ему поклон принесла да крест — материнское благословение, — сказала Алена. Большого вранья в этом не было — крест, побывавший в хозяйстве Карпыча, лучше всего было бы отдать именно в церковь, а что до благословения — то разве Господь и Пресвятая Богородица каждый нательный крест не благословили?

— Так ты ступай, в церкви его и найдешь. Наши к вечерне сегодня не ходили, умаялись, но он и в пустом храме служить будет — он такой, спаси его господи!

Баба перекрестилась, Алена — тоже.

К церкви шла она с некоторым трепетом — как примет ее Гриша?

Вечерня недавно закончилась, две замешкавшие старухи, помогая друг другу, сходили с крыльца.