Окаянная сила

На ночь глядя в ее комнатку ворвался фон Рекк.

— Фрау Хелене, случилось непоправимое! В вашего царя стреляли!

— Как стреляли?.. — Алена изумилась до того, что уронила гребень, которым на ночь длинные волосы расчесывала.

— Из мушкета с бастионной стены! Фрау Хелене, его предали! Я знаю, чья это работа! Барон фон Вайсман тайно известил Дальберга! Мы немедленно должны обратиться к русскому царю!

— Мой Бог, при чем тут я?

— Вы — метресса русского царя! Милая фрау Хелене, все надежды лифляндского дворянства возложены на вас! Собирайтесь скорее!

И фон Рекк заставил-таки Алену заплести косу, собраться, одеться и последовать за собой.

— Вы обратитесь к нему! — убеждал фон Рекк. — Вы умеете очаровывать людей, я сам это видел!

Алена подумала, что вырывать руку из здоровой лапы фон Рекка она не станет, потому что больно будет, а когда он сам ее выпустит — тогда уж извернется и даст дёру.

Фон Рекк привел ее к воротам постоялого двора Мермана, а там уже ждали Рейнгольд и иные дворяне, Алене вовсе не известные. Событие было чревато большими неприятностями для Дальберга — а ну, как дурак часовой подстрелил бы русского царя, неосторожно бродившего напротив бастиона по контрэскарпу и оказавшегося чересчур близко к главному валу? С одной стороны, Дальберг лежит больной и пролежит, пока посольство не уберется восвояси. С другой — часовому-то и положено в таких случаях стрелять. И на сей предмет к Лефорту был направлен для разъяснений капитан Лилиенштерн. Он вроде и извинения принес, однако же просил Лефорта запретить волонтерам околачиваться где не след, Рига-то — крепость, а в крепостях так заведено. Лефорту пришлось одобрить выстрел часового, и они с капитаном, оба отлично зная, по кому была выпущена пуля, долго на все лады раскланивались.

Алена знала, что рассердить Петра Алексеича несложно. Она уж слыхала, что рижане, пользуясь тем, что посольство должно как можно скорее избавиться от саней и лишних лошадей, сбили на них цену. И про то, что Мерман и домовладельцы сговорились подавать Лефорту заведомо раздутые счета, ей тоже сделалось известно. Чего ждать от государя — она и вообразить не могла.

Государю же донесли, что некие подозрительные господа поглядывали на него издали, словно бы следили. И это было похоже на правду. Выстрел с бастиона мог означать грубое предупреждение. Разумеется, открыто десятника Петра Михайлова, нарушившего правила поведения в крепости, арестовывать никто не будет. Но с ним может стрястись всё, что угодно, и поздно будет Лефорту с Головиным и Возницыным кулаками махать!

Между господами снова завязалась склока. Фон Рекк Алену не отпускал. И препираться бы им всю ночь, если бы не возник из темноты Карл.

— Они побежали к набережной!

Кто побежал — вопросов не было. Как выскользнули с постоялого двора — уже неважно.

— Ты полагаешь, они захотят переплыть Двину в ледоход? — удивился Рейнгольд.

— Я не знаю, — отвечал Карл. — Но они там, по меньшей мере шесть человек. Тот, что выше всех, приказывает — и он хочет немедленно покинуть Ригу.

— Идем, господа мои! — Фон Рекк потащил за собой Алену.

Постоялый двор Мермана стоял не так чтоб далеко от пристани. По случаю зимы мелкие суда были вытащены на берег. Там же ждали весны звенья Ризингова моста. И Алена с фон Рекком увидели у самой воды темные тени, и пляшущую искорку фонаря, и возле него — двух человек высокого роста, один удерживал в охапке другого.

— Они хотят спустить на воду большой баркас! — крикнул, догнав, Рейнгольд. — Поспешим!

— Вам незачем спешить! — удержал его неприятный дядька, которого Алена для себя прозвала пастором. — Сам Господь против вашей затеи!

— Вам угодно стелиться перед шведами наподобие ковровой дорожки?

Алена и фон Рекк оказались совсем близко от баркаса.

Он уже въехал носом в темную воду, и небольшие льдины, стукаясь о левый борт, проскальзывали, плыли дальше. Волонтеры пихали его, согнувшись и упираясь в высокий борт, каблуки сами ехали назад, пропахивая борозды, днище скрежетало по мелкой гальке, оставалось совсем немного…

Меншиков обеими руками обхватил государя, того дергало, как припадочного, голова вскидывалась, рот кривился, и он выкрикивал что-то, чего не можно было уразуметь.

Рядом с зажатым в кулаке флаконом крутился другой волонтер, надо думать — ученый медикус Постников, норовил подсунуть государю под нос, чтобы тот вдохнул целебный запах.

Петр, кабы удалось вырваться, так и влетел бы в реку. Алена вспомнила ту ночь в Преображенском, когда точно так же несло его, до смерти перепуганного, дворцовыми переходами, и точно так же метался потом во дворе факел…

— Это опасно! Это прямой путь на тот свет! — с ужасом глядя на Петра Алексеича, убеждал Алексашу пожилой мужик, одетый вовсе по-простому, видать — перевозчик.

— Ты нам, дурак, весла дай! — приказал Меншиков. — Ульянка! Федька! Возьмите у него три пары весел!

И — по-русски:

— Ничего, ничего, государь, обойдется! К утру в Митаве будем!

— Вас раздавит льдинами! Мой новый баркас!

— А мы бочком, бочком загребать станем! Хаживали в бурю, пройдем и в ледоход!

И снова по-русски к Петру Алексеичу: