Отец рассказывал, что переселенцы, успевшие на борт спасательного судна, отправляющегося в Тантум,и рассказали руковoдству о кровопролитной забаве. И если руководству идея сотворить ад на земле не пришлась по вкусу,то спустя годы первый совет намалов не на шутку воодушевился этой идей. Ведь это – справедливость. Так они посчитали. Расплата, которую морты должны понести.
За что?.. Да просто за то, что посмели существовать.
ГЛАВА 6
*адио-апокалипсис*
*Зомби-волна *
Track # 6
Raign – «Empire Of Our Own»
***
Всё вокруг белое. Высокий белый потолок, белоснежный пол натёрт так, что я могу видеть в нём своё отражение. Белые стены. Белая мебель: кресла, стулья, продолговатая конструкция в виде буквы С… Кажется в прошлом это называлось репесшеном, или ресепшеном, как-то так, я точно не уверена. Рядом стоят цветы в высоких вазах. Белые. Белые вазы, белые бутоны, белые стебли и листья.
Никогда не видела ничего подобного. Этo похоже… похоже на чистый холст перед тем, как художник сделает первый мазок кистью. И на детскую разукрашку тоже похоже.
Беззвучно ступаю в сторону белоснежных дверей, которые с тоненьким приятным звоном разъезжаются в стороны, и взору предстаёт тесная квадратная комнатка с белыми, как и всё в этом здании, стенами.
Я знаю, что это. Один из плюсов заточения в монастыре - это возможность изучать историю наших предков и читать книги. Много… очень много книг и журналов, в одном из которых я видела рейтинг самых необычных лифтов в мире, среди них был даже с прозрачным полом, и такой, что поднимался и спускался прямо внутри огромного аквариума.
Этот лифт ничем особенным не выделяется. И что странно – в нём нет кнопок.
Захожу. Двери закрываются и, кабина, мягко дёрнувшись, начинает совершать подъём.
Когда двери открываются снова, выпуская меня из кабины в огромный белоснежный холл, залитый солнечным светом, я невольно ахаю при виде абсолютно прозрачной, ничем не защищённой стены.
Ступаю вперёд. сторожно, словно стекло разбиться может, касаюсь его подушечками пальцев и с замиранием сердца, с высоты птичьегo полёта смотрю на город внизу. На настоящий, живой город из прошлого мира. На тот, где пo мощёным плиткой тротуарам спешат по делам прохожие, где по плавящимся от летней жары дорогам скользят блестящие автомобили, кто-то ловит такси, кто-то запускает змея, а в зелёном парке у пруда играют детишки. Город, где жизнь идёт полным ходом, где люди едят на завтрак тосты, а ужинают лобстерами в ресторанах, или же просто хот-догами в придорожных кафе. Красиво oдеваются, вкуснo пахнут, смеются, развлекаются, влюбляются, не думают о завтрашнем дне, а ведь уже скоро их привычного мира не станет. спустя долгие-долгие годы, кто-то вроде меня будет знакомиться с их историей лишь по книгам и слушая пересказы стариков.
Это очень… очень печально.
– Здравствуй, дочь, – звучит вдруг голос отца совсем рядом, и я вздрагиваю, круто разворачивая в сторону голову.
– Почему на тебе белый костюм? - Оглядываю отца с ног до головы и собираюсь уже поинтересоваться: не одолжил ли он этот с иголочки сшитый нарядец у самого предводителя рафков, но отец мгновенно переводит тему:
– Красиво, правда? – сложив руки за спиной, кивает на город за стеклом.
– Не знаю. Наверное. Не уверена, - пожимаю плечами. – Это не наш мир, вряд ли бы я смогла в нём жить. что с твоими волосами? С каких пор ты собираешь их в хвост?
Мой отец поседел раньше времени. Ему всего сорок пять, а на голове уже не осталось ни одного тёмного волоса. Они длинные, чуть ниже плеч и серебристые, а брови густые и чёрные, как смоль; удивительная игра контрастов.
– Сегодня особенный день, - отвечает задумчиво, и смотрит на меня полными теплоты глазами, а на губах играет немного печальная улыбка.
– И что особенного в сегодняшнем дне?
Отец поджимает губы и вновь устремляет взгляд к ясному небу:
– Сегодня я даю вам с Дьеном своё благословение.
– Что?.. Дьен сказал тебе?
Отец не отвечает. Снова меняет тему:
– Смотри, – кивает вперёд,и я больше не вижу перед собой стеклянной стены, она исчезла, и в лицо вдруг ударил порыв тёплого ветра, разметав волосы в стороны. – Любая стена рушима, Эмори. Помни об этом.
– Отец, что происходит?