Она стояла в проеме, сжимая дверную ручку настолько сильно, что сквозь кожу были видны побелевшие костяшки. Она не двигалась, пока я не подошел ближе и не увидел то, что открылось ее взгляду.
Моя кожа покрылась мурашками, а волосы встали дыбом. Я, словно онемевший, не мог двинуться и что-либо прокричать.
Внезапно я получил неслабый толчок в спину. Клемент сбил меня с ног и, перешагнув две ступеньки, приблизился к ней, опускаясь на колени.
– Да не стойте вы, возьми мой телефон и позвони! – Клем наехал на меня, беря Леа за обескровленное изрезанное запястье.
Я сорвался с места и добежал до прихожей, где на небольшом столе лежал телефон друга. Быстро набрал номер и, заикаясь, вызвал «скорую». Никогда в жизни мне не приходилось звонить в больницу.
Никогда не приходилось видеть мертвого (или полумертвого) человека.
Я даже не мог до конца осознать происходящее. Мне было страшно спускаться обратно в подвал и смотреть на это. И за такое состояние мне было невероятно стыдно. Хотелось бежать отсюда и не вспоминать то, что увидел.
Но сбежать я не мог. Поэтому все, что мне оставалось делать, – сидеть на полу в прихожей и ждать, когда приедет «скорая».
– Она вся порезана, – услышал я Бэйл позади себя. – Вероятно, она беспрерывно била себя ножом. – Голос ее слегка дрожал.
Я лишь посмотрел на нее и в ужасе закрыл лицо ладонями. Девушка опустилась рядом со мной и больше ни слова не сказала.
Не знаю, сколько времени прошло, пока «скорая» ехала.
Я не помню тех мгновений, когда они вошли в дом, когда вытащили Леа.
«Они нацепляли на нее всякие провода, маску, забинтовали руки и ноги», – говорила потом Бэйл, когда мы сидели в коридоре больницы.
Там было холодно.
Запах медикаментов.
Суета.
Пустым взглядом прожигаю пластиковый стаканчик, что наполняется мерзким кофе из автомата в приемной.
Когда последняя капля падает в стакан, я натягиваю на ладони рукава тонкой куртки, чтобы не обжечь кончики пальцев.
Присаживаюсь рядом со своей девушкой, вручаю ей один из стаканчиков.
Тяжело вздыхаю, делаю глоток.
Вкус дешевого кофе заполняет пустоту внутри меня, обжигая при этом губы и оставляя неприятное горькое послевкусие.
Я выбрасываю стаканчик в урну, стоящую рядом со стулом, и перевожу взгляд на Бэйл.
Она выглядит серьезной и взволнованной. Ей хочется домой.
Мне тоже.
– Пойду найду Клемента, хорошо? – говорю я.
В ответ она лишь кивает.
Подхожу к медсестре, чтобы узнать, в каком отделении находится Леа.
– Молодой человек, в реанимацию никого не пускают, вы же понимаете это? – тут же предупреждает немолодая худощавая женщина.
– Да, просто хотел уточнить, – равнодушно отвечаю я и направляюсь в сторону реанимационного коридора.
Пронзительный свет ламп начинает сводить с ума. Больничное освещение – одна из вещей, которые я ненавижу больше всего на свете. Оно болезненно отвратительное.
Клемент сидит на полу пустого коридора, по-мальчишески прижав колени к груди. Мне плохо видно его лицо из-за отросшей косой челки и капюшона кофты.
Я подхожу ближе и без лишних слов присаживаюсь напротив него, оставляя между нами пространство в ширину этого коридора.
Несколько минут просто рассматриваю его лицо. Еще более исхудавшее, бледное, с темнеющими кругами под глазами. В его взгляде нет печали. Нет волнения или же злости. Страха тоже нет. Но сказать, что его взгляд пуст, я не могу.
Я просто не знаю, что он чувствует в данный момент.
Никогда этого не пойму.
В какой-то момент тишина становится невыносимой. И я решаю надломить ее.
– Как ты думаешь, что будет? – спрашиваю, чувствуя неловкость.
Клем поднимает свои темные глаза на меня, а затем просто пожимает плечами.
Я вновь замолкаю, не зная, что сказать. Мне совсем не хочется узнавать подробности того, что именно произошло с Леа.
Ее изрезанное кухонным ножом тело. Изорванная одежда. Пятна алой, чернеющей крови на полу подвала.
– Я видел сообщения в ее телефоне. Они довели ее своими угрозами, – вдруг говорит Клемент. Голос его напоминает скорее хрипловатый полушепот.
– Неужели эти люди настолько одержимы идеей убийства как таковой? – непонимающе спросил я.
Клемент мрачно усмехается в ответ на мои слова.
Больше в этот вечер мы не разговаривали.
Я сидела на больничной кровати, фломастерами рисуя на бинтах цветы и бабочек.
Мои руки, живот и ноги были укутаны медицинской тканью.
Я полумумия.
Несмотря на кучу антибиотиков и обезболивающих, мое тело все еще болело, а скука от одиночества пожирала сознание.
Дорисовав последний стебель цветка, я положила зеленый фломастер на тумбочку рядом с кроватью, где стоял стакан холодной воды, лежали таблетки и телефон.
Откинувшись на жесткую подушку, взглянула в большое окно, сквозь которое пробивался дневной свет.
Интересно, в каком районе я сейчас нахожусь?
Мне лень встать с кровати и посмотреть. Ведь от этого мало что изменится. Веселее не станет.
От размышлений меня отвлек скрип двери.
– Клемент? – откашлявшись, зову я.
– Нет, – в пространство вокруг меня врывается незнакомый голос. Или знакомый?